— Это вы? — приветливо спросил он, сощурив глаза. — Простите, не помню вашего имени-отчества.
— Николай Иванович.
— Точно, вы уже говорили. Добрый вечер!
— Куда уж добрее. Здравствуйте. Как себя чувствуете? Я вижу, вам оказали помощь?
— Вы об этом? — он осторожно потрогал бинты. — Теперь мы с Эдиком одинаковые, забинтованные. Ввели противостолбнячную сыворотку, — заведя левую руку за спину, он попробовал почесать лопатку. — Болит. Таблеток каких-то дали. Сказали, что надо лежать. Но я не собираюсь лежать! Эдику угрожает опасность, я должен быть рядом. Когда меня отпустят?
Токарев присел напротив, вынул из папки бланки протоколов и авторучку.
— Расскажете, что там произошло, и, я думаю, мы вас не будем задерживать. Но спешить в больницу вам незачем, у палаты вашего сына выставлен круглосуточный вооруженный пост, так что он в полной безопасности. Вам, действительно, надо бы ехать домой и полежать с недельку. Если вы намерены бегать по городу, мы оставим вас здесь, ради вашей же пользы.
— Понимаю. Неделю, вы говорите? Что ж, неделю я выдержу.
— Тогда не будем терять времени, Роман Сергеевич. Что произошло этим добрым вечером, переходящим уже в утро? Опишите подробно и последовательно, желательно без эмоций. Считайте это беседой, но зафиксировать ваши слова я обязан. Не нужно ничего лишнего, пожалуйста, строго по событиям, правдиво и искренне, — он с сомнением вгляделся в беспокойные глаза Свекольникова. — Прошу вас.
Задержанный несколько секунд искал слова, устремив горящий взгляд на Токарева, потом набрал в легкие воздуха, выпрямился и торжественно выдал:
— Сегодня ночью в больницу приходил дьявол! — он сделал паузу, чтобы до собеседника полнее дошел смысл сделанного заявления.
«Так я и знал! — затосковал Николай Иванович. — Понесло».
— Дьявол или его посланец в обличии человека явился, чтобы забрать нас с Эдиком в свою армию поганых черных ангелов зла. Помните, я говорил вам об этом? — он опять улыбнулся, теперь как человек, способный предугадывать будущее. — Дьявол давно наблюдал за нами, вел счет грехам и просчетам. Теперь он решил воспользоваться нашим тяжелым положением. Пробил час расплаты и искупления! Сакральные пути сошлись в одной точке, наслоения энергий достигли апогея, и он возник из ниоткуда, из черноты ночи, чтобы увести нас в никуда.
Далее, в течение двадцати минут, Свекольников изложил свою версию произошедшего. От появления убийцы в палате до его волшебного бегства через разбитое окно. Он размахивал руками, хватался за голову и метался по узкой камере, наступая иногда следователю на ботинки. Нашли объяснение все приобщенные к делу предметы: мандарины, раздавленные пакетики с соком, оружие, гильзы, очки и окровавленный нож. Единственное, о чем не упомянул докладчик, что убийца представился другом Эдика Юрием Чаусовым.
— Он вылетел в окно и, не коснувшись земли, растворился во тьме, исчез, слился с ночью, из которой и вышел! — завершал рассказ Роман Сергеевич.
— Вы запомнили его лицо? Сможете узнать?
— О да! Такое нельзя забыть!
— Он? — Токарев резко поднес фото Грицая к носу экзальтированного свидетеля.
Тот закрыл глаза и весь сжался, как человек, который знает, что на его голову сверху летит двухпудовая гиря.
— Смотрите же! Ну!
Несчастный трусливо разлепил веки, вгляделся. Его лицо просияло.
— Это не он. Тот был другой.
— Какой еще другой? Не может быть никого другого! Внимательно смотрите.
— Говорю же вам, не он это.
Повисла пауза.
«Совсем с катушек слетел, — сокрушался Николай Иванович. — Грицая не узнает. Один свидетель, и тот невменяемый». В его кармане завибрировал телефон, звонил подполковник Шаров.
— Слушаю, Иван Иванович. Да. Так точно. Сейчас опрашиваю. Нет, ничего срочного, доложу завтра на совещании. Есть!
Токарев выключил телефон и подпер им подбородок.
— Начальство не спит, беспокоится, — зачем-то сказал он Свекольникову. — Ладно. Описать нападавшего сможете? Только не надо про копыта, клыки или треснувшее пенсне.
Свекольников криво усмехнулся.
— Среднего телосложения, лет, может быть, тридцати. Рост примерно с меня, то есть около метра семидесяти или чуть выше. Не худой и не толстый. Лицо европейского типа, такое прямоугольное, что ли. Короткая стрижка. Каких-то особых примет не заметил. Темновато было. Обычный, ничем не примечательный человек.
«Наконец-то нормально заговорил», — успел подумать Токарев.
— Только глаза!..
— Что «глаза»?
— Глаза такие черные, словно дырки в кромешную пустоту. Я почувствовал, как они высасывают волю и силу, лишают мыслей. В них тьма и холод преисподней, тоскливая безнадежность вечности…
* * *
Около пяти часов утра Николай Иванович вернулся домой. Под впечатлением всего произошедшего он долго не мог уснуть, ворочался, резко переворачивался с бока на бок. В голову лезла всякая бессвязная чепуха. Кушетка скрипела, Валентину подбрасывало, как на батуте.
— Коля, угомонись, а? — не вытерпела она. — Мне через три часа на работу. Лампу забыл погасить, когда уходил, теперь бьешься.
— Прости, тяжелая ночь.
— У всех тяжелая ночь. Спи давай!
4
Как и предполагалось, Томилина наотрез отказалась санкционировать обыск квартиры Бабина. Более того, она критически высказалась по поводу направления работы группы и потребовала сосредоточиться непосредственно на убийствах, отвергая связь Бабина и Эдуарда Свекольникова с найденными в цистерне трупами. Покушение в больнице и показания Романа Сергеевича также не произвели на нее никого впечатления.
Николай Иванович, не имея сил противостоять напору прокурорши, определился молчать, соглашаться и делать то, что считает нужным. В конце концов, пункты плана, касающиеся поиска аналогов душителей и пропавших стариков, в разработке. В направлении идентификации тела молодого человека, участковые пытаются связаться с известными им блатными, но это дело не быстрое, да и калибр блатных не обещает скорых результатов. Экспертиза трупов тоже несколько запаздывает, но на то есть объективные причины. Про разработку следа от протектора все уже почти забыли. Как сказал однажды подполковник Шаров, «чудес не бывает». В этом выражении сконцентрировалась вся милицейская мудрость, опирающаяся на скромное денежное довольствие сотрудников и катастрофическую нехватку кадров.
Из всего сказанного на совещании Токареву запомнились два эпизода. Первый — когда великодушный Шаров обратил внимание Томилиной на то, что Николай Иванович не спал всю ночь, а прокурорша строго ответила: «Это не подвиг!» И второй — когда она же сообщила: мол, наверху очень рассчитывают, что расследование не займет больше недели и раскрытие проведут по горячим следам.
