«Сейчас, — говорил он себе. — Сейчас я отдохну, пройдет голова, и нужно ехать. Двоих я знаю, выследил. Баженов — убийца; Андриановский, скорее всего, его сообщник; Комедия — главарь. Судя по разговору в сауне, они что-то замышляют. Нужно понять что — и сдать их милиции. Чем быстрее, тем лучше. Или просто грохнуть Баженова? Не знаю. Серегина машина осталась около больницы. Главное, чтобы прошла голова».
— Что с тобой? — услышал Свекольников голос бывшей жены. — Ты всю постель вымазал кровью.
Он открыл глаза и понял, что проспал до вечера. С потолка светила лампа. Солнце давно ушло, в окна глядел месяц. Анна Вениаминовна наклонилась над ним, внимательно разглядывая ухо.
— Рома, что произошло?
Ее глаза говорили о непонимании, смятении и тревоге. Он рассказал все, что произошло минувшей ночью. Попробовал успокоить, но она не могла успокоиться. Ее беды не заканчивались, одно покушение следовало за другим. Женщина присела на край кровати и заплакала, закрыв ладонями глаза. Все, что могла, она дала сыну, он никогда ни в чем не нуждался. Получил образование, работу, перспективы. Почему так несправедлива судьба? Почему у всех дети учатся и работают, обзаводятся семьей, рожают потомство? Чем она провинилась перед Богом? Ее единственный сын, смысл ее жизни, беспомощный лежит в больнице, а кто-то продолжает попытки убить его… Во что он влез? Чего ему не хватало? Слезы бессилия сочились сквозь ее пальцы и падали на пол. Она больше не может переносить эти нескончаемые несчастья, она ничего не хочет, не верит в счастье, в избавление. Голова разрывается от страшных бед, от предчувствия чего-то еще более ужасного. Роман Сергеевич обнял бывшую супругу, прижал ее голову к своему плечу и гладил по голове.
— Не плачь, родная, не плачь, любимая, — шептал он, с нежностью целуя ее волосы, ощущая их запах. — Все будет хорошо, я все исправлю, вот увидишь, обещаю тебе. Я знаю, что надо делать, я все сделаю, положись на меня.
— Что? Что ты можешь сделать? — давясь слезами, кричала она. — Понимаешь, он инвалид, что можно исправить?
Как ни странно, ее отчаяние и слезы переплавлялись в нем в уверенность и решимость покончить с этим делом самым жестким образом. Утренняя слабость сменилась желанием действия. Главное — все обмозговать и подготовить.
— Не кричи, — твердо оборвал он. — Сначала я накажу этих подонков, потом будем думать, как поставить его на ноги. Не вини себя, он во многом сам виноват. Деньги сбили его с пути, он очень хотел денег и связался не с теми. Скажи мне лучше, тот, который стрелял, я описал тебе его, — похож на Юру Чаусова?
— Это был не он. Юрик высокий, выше тебя на голову, очень худой, и очки у него — минус шесть самое меньшее. Без очков он слепой. Он недавно приходил, спрашивал, чем можно помочь. Стрелял кто-то другой.
— Так я и думал.
— Ты знаешь кто?
— Догадываюсь, надо проверить.
— Надо сообщить в милицию.
— Не надо. Там у них свои люди, все может стать еще хуже. Доверься мне, прошу тебя. Завтра с утра я уеду, есть кое-какие мысли. Я все проверю и, когда будет ясность, сам свяжусь с Токаревым, у меня есть его телефон. Главное, не сообщай пока в милицию. Они не поверят, будут согласовывать неделями, и преступники уйдут, — он тронул себя за сочившееся ухо. — Помоги мне, пожалуйста, заклеить, чтобы не кровило. Я покушаю и лягу, надо все обдумать и поспать. А завтра… Завтра, уверен, все и решится. Медлить я не намерен. Если со мной что-то случится, тогда сообщи в милицию, что, скорее всего, причастны Павел Баженов и врач Андриановский Виктор Вадимович из двадцатой поликлиники. Запиши.
— Я запишу. Паша Баженов? Этого не может быть!
— Ты не помнишь, где живет Баженов? Он же одноклассник, значит, его квартира где-то рядом.
— Наверное, он живет в доме, где аптека, в первом подъезде. Я была там, когда они еще в школе учились. Эдик рассказывал, что они с женой и ребенком и сейчас там живут. Родители переехали в другое место. Ничего не поменялось. Какая квартира, я не знаю. По-моему, третий или четвертый этаж.
— Это по нашей улице в сторону центра?
— Да, третий дом, аптека на первом этаже с противоположной стороны.
Он замолчал, с трагическим видом опустил глаза в пол. Ему хотелось услышать в ответ нечто вроде: «Хорошо, что ты появился, Рома. Как замечательно, что рядом со мной есть сильный мужчина, способный на что-то (на что он способен, он пока точно не знал). Прошлой ночью ты спасал нашего сына ценой своей жизни (он хоть и не погиб, но пуля-то прошла совсем близко и разорвала ухо, так что можно считать — почти погиб). То, что я тебя тогда выгнала, было моей роковой ошибкой (он, собственно, мог и не уходить, ушел, когда сам захотел). Когда все закончится, мы обязательно должны жить вместе». И другое нежное в том же духе. За шаг до героической гибели — именно так ему представлялось завтрашнее расследование — ему хотелось, чтобы его пожалели, отдали должное. Погибать хотелось обязательно любимым человеком. Кто его любит? Честно говоря — никто. Кто упадет на гроб и зальет его слезами? Кто с комом в горле перечислит многочисленные достижения покойного? Где ученики и последователи, открытия и достижения? В чьей памяти он отпечатается навсегда? Длинная, нелепая, пустая жизнь не оставляет никаких надежд! Так неужели ей трудно сейчас, за несколько часов до возможного конца, сказать пару необязательных слов, которые поддержат его в трудную минуту? Какая же она все-таки жестокая! На его глазах выступили слезы жалости к самому себе. Роман Сергеевич внимательно посмотрел на Анну Вениаминовну. Она посмотрела на него и тихо спросила:
— Тебе слезки утереть или сам обсохнешь? Что ты как баба? Пошли на кухню, обработаю раны.
2
Ранним утром Роман Сергеевич, уложив в пакет термос и сверток с бутербродами, поехал к больнице. Холодный автобус медленно тащился по темным, пустым улицам. В салоне ехали человек пять невыспавшихся рабочих. Праздничное утро отметилось заметным похолоданием и блеклыми флажками на фонарных столбах. Свекольников бездумно глядел на проплывающие мимо огни, освещенные вывески, вдыхал морозный, свежий воздух и замечал, что постепенно приходит в себя. Тошнота закончилась, но головная боль продолжала мучить.
Автомобиль стоял на своем месте возле больницы. Роман Сергеевич очистил его, прогрел и аккуратно поехал обратно в город. Он хорошо помнил, что преступники не исключали возможность активных действий именно на этой неделе, упоминался и праздничный день. Его задача — проследить за Баженовым, постараться выявить его контакты и передать информацию следователю. Ничего сложного.
«Тойота» припарковалась во дворе, в виду первого подъезда. Свекольников прошелся вокруг, нашел белую БМВ. «Объект дома, — зафиксировал он. — Будем караулить».
Потянулись унылые минуты ожидания, сопровождаемые непрерывным поглядыванием на часы, стрелки которых отказывались двигаться. Прошло десять минут, потом еще полчаса. Восемь тридцать. Он тут всего сорок минут, а кажется, что целую вечность. Начинало светать. Роман Сергеевич вышел из машины в поисках места, где можно было бы справить малую нужду. Как назло, территория хорошо просматривалась во все стороны. Убедившись, что БМВ на месте, он принялся кружить по двору, заглядывая за мусорные контейнеры и одинокие гаражи. С каждым шагом биологическое напряжение возрастало. Наконец подходящий уголок нашелся. Когда через некоторое время, с чувством объяснимой эйфории, он подошел к «Тойоте», оказалось, что БМВ уехала. Легкий пар и запах выхлопа еще сохранились на месте ее стоянки. Свекольников резко кинулся за руль, запустил двигатель и понесся вон со двора.
