— Понял.
«Как на нем форма сидит. Щеголь! — отметил Токарев, глядя вслед руководителю. — Готовый генерал».
Иван Иванович развернулся и твердой походкой направился к журналистам, которые сразу расчехлили камеры и ощетинились микрофонами. Токареву показалось, что из их ртов по клыкам потекла слюна.
— Пошли, мы тут лишние. Нам чужая слава не нужна. Гена, познакомься, наш новый оперативник — Василий Зайцев. Предлагаю зайти в одно место, помянуть Алексея Николаевича. Светлая память!
С каждой рюмкой Токарев ощущал, как грусть и растерянность уступают место нетерпеливой ярости. Он давил ее в себе, но она закостенела в глазах. В такие мгновения он словно отделялся от себя, делался жестким, спокойным и собранным, но, казалось, наблюдал за происходящим несколько со стороны.
— Вот так вот, Вася. Так и живем, — подытоживал он введение в курс дела молодого оперативника. — Они не церемонятся. В пятницу Киреева опознала Грицая. Своего восьмипалого друга по прозвищу Ося — осьминог, как выяснилось. Его тоже убийцы задушили и морду исполосовали. Зачем? Пока не ясно. Попутно она опознала в трупе застреленного Солнцевым гражданина бандита по фамилии Дудник, того, кто приходил к ней с удостоверением Гены. Из-за чего меня тогда временно отстранили от дела и не извинились, — тут он пробормотал что-то злое, неразборчивое. — Правая рука его оказалась пробитой. Роман Сергеевич постарался. Что еще? Имеем фоторобот другого фигуранта. Кличка — Комедия. Кто такой, откуда, зачем — неизвестно. Морда знакомая, но не могу вспомнить, откуда его знаю. Обязательно вспомню.
Он говорил громко и отрывисто. Воспаленные глаза сверлили пространство. Кривицкий и Зайцев старались поменьше пить. Первый вообще был малопьющим, а второй не хотел ничего пропустить.
— Короче, диспозиция наша такова. В городе работает банда, состоящая из человека по кличке Комедия (он, видимо, главный), нотариуса Пикуло, терапевта Андриановского, милиционера Баженова. Был еще Дудник, но теперь его нет и больше не будет. Банда, судя по всему, работала просто — через терапевта выясняли, где живут одинокие старики, Баженов пробивал квартиру, навещал старика или старушку, расспрашивал, вынюхивал. Потом человека убивали, душили тросом, оформляли продажу квартиры на своего человека, старика выписывали, и сразу продавали обычным гражданам. Всё.
— Можно вопрос? — робко подал голос Зайцев.
— Задавай.
— Вы говорите, они находили одиноких, а в машине обнаружены аж целых четыре трупа.
— Это тебе Гена объяснит.
— В этой квартире на Земляном переулке, дом семь, у них, как мы предполагаем, произошел сбой, — было заметно, что Кривицкий перестал обижаться. Ему самому надоело двусмысленное положение и хотелось вернуться к нормальному общению. — Я опросил соседей. У погибшей нашлась подруга, которая полностью владела информацией. Странная такая бабушка в толстенных очках. Всё про всех знает, говорит умными словами, но произносит их на свой лад. Так вот, Зинаида Александровна Аникина, погибшая, лет двадцать назад наглухо поссорилась со своей снохой, женой своего родного брата, который умер достаточно давно от сердечного приступа. Она обиделась на сноху, когда та повторно вышла замуж, то есть, по ее мнению, предала память. Отказалась общаться не только с ней, но и с племянником и племянницей, которые теперь сами уже достаточно пожилые люди. В общем, оборвала все связи. Говорила везде о том, что одинокая, никого у нее нет и не надо — и так далее. Получается, преступники не знали о родственниках или хотели успеть провернуть всё по-быстрому.
— Задержим — узнаем, — вставил Токарев, внимательно вглядываясь в Кривицкого.
— Конечно. По роковому, как говорится, стечению обстоятельств Зинаида Александровна решила восстановить общение. Последнее время она стала плохо видеть, плохо ходить, страдала от диабета и так далее. За два дня до убийства нагрянули упомянутая сноха с новым мужем и племянница. Приехали мириться и вроде бы племянница должна была остаться жить в квартире тетки, она сама пенсионерка. Ухаживать за ней и помогать. Планы нарушили наши убийцы. Саму хозяйку задушили своим обычным способом — струной, а сноху, ее мужа и племянницу зарезали. В квартире везде кровь, следы борьбы. Страшно смотреть.
— Ты мне не говорил, что зарезали, — мрачно заметил Николай Иванович.
— Не успел, — смутился Кривицкий.
Токарев кивнул головой, мол, «понятно», и зло ухмыльнулся. Все замолчали. Зайцев переводил непонимающие глаза с одного своего нового коллеги на другого. Еда давно остыла, в графине закончилась водка, а Токарев все не уходил и не отпускал оперов. Он словно окаменел, только взгляд, исполненный жестокости, искал повод этой жестокости проявиться. Ему нестерпимо хотелось кому-нибудь набить физиономию, какому-нибудь обуревшему хаму или приблатненному быку, но в кафе почти никого не было. Молчание решил нарушить Зайцев.
— Если трое из четверых известны, почему их не арестовать?
— Не так все просто, Вася, — разомкнул уста Токарев. — Баженов с пятницы на работу не выходит. Жена позвонила в отделение, попросила отпуск для него без содержания на пять дней. Говорит, уехал срочно к умирающему армейскому другу. Мы сейчас пробиваем его друзей, но я так понимаю, пустое это. Доктор и нотариус нормально работают, как ни в чем не бывало. Доказать их причастность будет затруднительно. Сейчас решается вопрос о прослушке сотовых телефонов. Номер Баженова вне зоны действия. Комедия этот — вообще фантом. Вот такая петрушка.
— Баженов в курсе, что его разыскивают? — прицепился Зайцев.
— Неизвестно, — пояснил Кривицкий. — Скорее всего — нет. То, что оба Свекольниковых установили его причастность, он знать не может. В перестрелке ночью его трудновато было бы узнать. Сейчас он залег, ждет, как будут разворачиваться события. Я не исключаю, что он планирует вернуться на службу, если убедится, что в безопасности.
— За нотариусом и доктором следят? — не отставал Зайцев.
— Киножурнал «Хочу все знать»? — заревновал Гена.
— Все правильно, — заступился Николай Иванович. — Он должен понимать. Конечно, следят. Говорю же, ничего подозрительного. Не скрываются, не петляют. Примерные, законопослушные граждане. Ладно, дуйте в отдел, а я заскочу в одно место. Гена, приходи на поминки в ресторан. Василий, тебе не обязательно. Поработай, посмотри — там дело одно висит у нас, за Солнцевым числилось, про ножевые ранения, бытовуха. Гена покажет тебе, где лежит. Займись. Подумай, почитай и готовь предложения. Хорошо?
2
Как оно в жизни странно бывает. Пока человек жив, крутится где-то возле, говорит, работает — не понимаешь, что это и есть настоящий и, пожалуй, единственный друг. Им не приходилось изливать друг другу душу, да и не такие они люди, Токарев с Солнцевым, чтобы рассказывать о проблемах с женой или детьми. Вообще, они мало слов использовали в разговоре, понимая друг друга иногда с полуслова, но чаще без слов. Их связывала какая-то внутренняя похожесть, ставшая после смерти одного очевидной для другого. Во всем мире не осталось больше человека, которого Николай Иванович без колебаний мог назвать другом. Не склонный к сентиментальности, Токарев с каждым днем все сильнее ощущал возникшую вокруг пустоту и зарождавшееся в ней горе.
