— Сначала посадите, — мрачно ответил злодей. — Проживут как-нибудь. Это не ваша забота.
— Ты очень хитрый, как я погляжу. А я внимательный!
В глазах убийцы полыхнул вопрос, который он не отважился задать. Через минуту в камеру вошел суровый Шаров. Он молча занял стул в углу, закинул ногу на ногу и кивнул.
— Включай, Гена, — скомандовал следователь. — Начинаем. Сегодня, второго марта две тысячи шестого года, в двадцать часов…
— Семнадцать минут! — радостно подсказал Кривицкий.
— В двадцать часов семнадцать минут, — замогильным голосом вещал Токарев. — Ведется запись допроса Баженова Павла Павловича, восемьдесят первого года рождения. Допрос ведет следователь, капитан милиции Токарев Николай Иванович, в присутствии начальника отдела милиции подполковника Шарова Ивана Ивановича. Техническую поддержку записи и ведение протокола обеспечивает оперуполномоченный старший лейтенант милиции Кривицкий Геннадий Михайлович. Запись является продолжением допроса, проведенного сегодня в период с восемнадцати до восемнадцати сорока пяти. Допрос продолжен в связи с новыми данными судебно-медицинской экспертизы, которые будут представлены позже. Итак, первый вопрос. Подозреваемый, вы ранее сообщили, что Абрамов привел вас и Дудника в квартиру Зинаиды Александровны Аникиной, проживавшей по адресу Земляной переулок, дом семь, квартира сорок девять, насильно угрожая пистолетом. Оружие находилось в руках рецидивиста Дудника. Верно?
— Нет, Абрамов в квартиру не поднимался. Он остался на улице возле машины, — упавшим голосом сказал Баженов.
Под прицелом объектива, в присутствии подполковника, его бравада скукожилась. Он ерзал, беспокойно двигал руками, с тревогой воображая, на что же намекал Токарев.
— Хорошо. Вот схема квартиры, — Токарев медленно развернул на столе лист бумаги. — Покажите где стояли вы, где Дудник, когда вы увидели трупы. И где располагались сами трупы?
К столу подошел Шаров и с высоты, как искусственный спутник Земли, наблюдал за происходящим.
Баженов пальцем начал водить по бумаге, объясняя, кто где находился, следователь делал карандашом отметки. Он выспрашивал все по минутам, глубже и глубже вникая в происходившее. Кто за кем шел, кто что говорил. Баженов стал путаться, психовать, рвал руки. Его лицо побагровело, глаза налились кровью. Капитан и подполковник, каждый со своей стороны, задавали одновременно Баженову вопросы, не давая тому прийти в себя.
— Как же так, Паша, — кричал в правое ухо Токарев. — Ты говоришь, что ввели тебя под пистолетом, а трупы вы выносили по очереди? Почему не сбежал, не позвонил соседям? Почему?
— Я думал, они…
— Если трупы уже были завернуты, когда ты вошел, как на них оказались твои отпечатки пальцев? Под пленкой? Экспертиза подтвердила! — кричал в левое ухо Шаров.
Ошарашенный Кривицкий пытался быстро что-то записывать.
— Дудник не мог орудовать правой рукой! Ты их душил и резал, гад, своими этими руками, утром, — добавлял угля в адскую топку Токарев. — Они плакали? Кричали? Просили о пощаде? Кровь хлестала и чавкала под ногами. Люди умирали, а ты смотрел на них и цепенел от ужаса!
— А ночью вы приехали их забрать и вывезти, — гудел справа Шаров.
— Я ничего не делал. Это не я! — Баженов словно входил в измененное состояние психики, отделялся от себя, раздваивался. — Это всё Боцман с Комедией!
— Зачем ты врешь? — напирал Токарев. — Свекольников дал показания, что ты ударил его прутком арматуры по голове. Его отец видел тебя в бане с Абрамовым и слышал, как вы обсуждали очередное преступление. Тебя видели с доктором Андриановским.
— Он лечит мою жену!
— Уже не лечит.
— Почему?
— А вот! — Токарев отстранился и развернул клочок бумаги. — Платить-то нечем теперь.
Баженов узнал записку, зарычал и забился так, что вмонтированный железный стол стал раскачиваться. Перетянутые кисти его рук посинели, он скрипел зубами и выл от бессильного бешенства.
— Что у нас тут? Читаем, — следователь с выражением прочел: — «В гараже отца, в коробке под блоком цилиндров».
— Нет! — орал бандит. — Нет!
— Не истерите, задержанный, вас же снимают на видео. Клад? — догадался Шаров. — Откуда?
— В платье Лизоньке засунул на свидании, — пояснил следователь. — Там такой маленький кармашек есть с пуговкой и бантиком. Я заметил. А что, она разве может умереть, Валентина твоя? Очень жаль! Даже не представляешь, как мне жаль.
— Представляю, сколько там миллионов бод блоком цилиндров собралось, — с фальшивым сочувствием произнес Шаров.
Токарев незаметно махнул Кривицкому, тот подскочил. «В куртке ключи от машины, спустись, принеси из бардачка сверток и фотографии с моего стола, — прошептал он Гене на ухо. — Быстро».
— Я не виноват! — продолжал бесноваться Баженов. — Это всё Комедия, я все расскажу, только передайте Вале записку.
— Кто душил, кто резал? Как? Откуда трупы в схроне, на территории бывшей ВЧ около Гавриловки? Куда делся пенсионер Бабин? Напишешь всё — дадим тебе шанс. Дадим, Иван Иванович?
— Подумаем как минимум. Почему не дать?
Вошел Кривицкий, сунул Токареву в руку бумаги.
— Вот, Паша, чтобы освежить тебе память, — следователь стал аккуратно, одну к одной, выкладывать на столе фотографии. — Смотри сюда: вот эти — из квартиры пенсионерки Аникиной. Ее вы задушили, а сестру с мужем и племянницу — ножом.
— Это не я!
— Ну что ты заладил: «не я» да «не я». Зачем, Паша, зачем погибли люди? Тебе деньги понадобились? Понимаю. Резал Комедия, а ты стоял рядом, наслаждался. Или сам? За каждого убитого тобой Всевышний отберет у тебя близкого человека. Потому что ты животное! Смотри, смотри. А эти — из схрона в лесу. Их вы жгли. Два старика и две старушки. Смотрят, как живые. Страшно, правда? Все из-за цветных бумажек! Невинные, наивные души, такие же, как у твоих родителей. А это молодой парень, Грицай. На нем нету подушечек пальцев. Задушен струной и заточен, как вот этот карандаш. Его тоже из-за бумажек? Дудника работа или сам потренировался? Вот тебе фото Бабина, Владилена Феликсовича. Тоже где-то под снегом нашел успокоение. Убили, квартиру ограбили, а книжки его ты себе оставил, дурачок. Читать любишь? Труба твое дело. Так что от Бабина тебе не отвертеться.
— Отдай записку, гад! — клокотало в горле преступника.
Токарев внимательно смотрел в мутнеющие глаза Баженова. Казалось, еще минута — и тот потеряет сознание. По его полному лицу стекал пот, зрачки бешено вращались. Он рвался, словно кто-то жег его током, прикладывал к спине раскаленный, красный утюг. Каждый его выдох сопровождался каким-то лаем, в котором угадывалось: «Нет, не знаю, не могу».
— Солнцева я тебе не покажу, — наращивал давление Николай Иванович. — За Алексея Николаевича я лично с тебя кожу снимать буду! Буду снимать и кормить тебя ею! Досыта!
