Тент зиял дырами, смотрелся странно (особенно при отсутствии дверей — их заменяли вырезы в бортах). Олег снял его, затолкал под заднее сиденье. Холода прошли, не замерзнет, а дожди в этом месяце были явлением редким. Под сиденьем в отсеке с замком стояла запасная канистра с бензином.
Олег поднял голову, отыскал свои окна, перевел взгляд на окна Риты Грачевой. Электричества в доме не было, невзирая на наличие проводов и прочих примет электрификации. Но за шторами у Риты что-то поблескивало — видимо, она жгла свечи или керосинку.
Рита открыла дверь, испуганная, как обычно кутаясь в длинную шаль.
— О, господи, это вы, Олег… — Ее голос дрожал от волнения.
— Почему не спрашиваете — кто? — строго спросил он.
— Не знаю… — она попыталась улыбнуться, — так испугалась, что забыла спросить…
— Простите за поздний визит. Возвращался домой, увидел свет в окне, решил, что вы не спите.
— Да, у меня есть небольшой запас свечей. Читаю книгу… Слышали хорошую новость? — Женщина встрепенулась. — Сегодня приходили работники из домоуправления, лазили на крышу, проверяли провода и изоляторы. Сказали, что через неделю наш дом подключат к городской электросети. И еще одна приятная новость: в наш квартал подогнали экскаватор, говорят, будут ремонтировать водопровод, и через месяц нас подключат к водоснабжению и канализации…
Новость действительно хорошая, если, конечно, не из области слухов. Водопровод в городе отключили еще в первую зиму блокады. Трубы лопались от холодов, вода замерзла. Горожане брали воду из замерзшего водопровода, прорубали лунки на Неве. То, что удавалось набрать, носили домой ведрами.
— Тогда и у меня есть хорошая новость, Рита, — сообщил Березин. — Вернее, не совсем хорошая, но могла быть хуже… В марте 1942 года вашего отца, Грачева Николая Викторовича, доцента кафедры Ленинградского университета, за антисоветскую деятельность приговорили к пятнадцати годам лагерей. Где он сейчас, неизвестно — органы затруднились ответить. Этапировать в лагеря по причине блокады было невозможно. Но в городе его нет — точно, возможно, он находится в специальном учреждении где-то в области… Поверьте, Рита, это самая хорошая новость про вашего отца из всех, что могли быть. Есть надежда, что он жив, и в недалеком будущем вы все про него узнаете.
Женщина заплакала. Стояла на пороге и, как ребенок, размазывала слезы по щекам. Потом улыбнулась, и эта улыбка уже выглядела убедительнее.
— Спасибо вам, Олег, теперь я точно сегодня не усну… Проходите в квартиру, прошу вас…
— Нет, благодарю, — он решительно покачал головой. — Завтра рано вставать, дела. Как только появятся новые сведения, я вам немедленно сообщу. Увидимся, Рита, дней пять я еще точно пробуду в городе.
Глава 5
Ночь прошла без приступов, без разрывающей головной боли. Дома и стены помогают…
Проснувшись спозаранку, Олег недоуменно разглядывал свою старую кровать, облезлые обои на стенах, собственную фотографию, сделанную отцом в 1933 году, когда сын после армии поступил на только что созданный физический факультет Ленинградского университета. Учеба не задалась, он отмучился год, перевелся на заочное, бросил и отправился учиться в Школу милиции. Но в том году событие это было радостное, одна его счастливая физиономия чего стоила…
Водопровода и канализации решительно не хватало. Заходить к соседке он не стал, не хотелось ее снова смущать.
Двигатель работал прилично, если не вслушиваться. Он сполоснулся в Фонтанке недалеко от Аничкова моста, предъявил документы вездесущему патрулю.
Защитные конструкции с постаментов уже сняли. Но конные статуи еще не вернули на историческое место — многие скульптурные шедевры в 1941-м зарывали в землю, чтобы уберечь от бомбежек.
Он набрал воды во фляжку из ближайшей колонки, снова сел за руль, свернул на улицу Рубинштейна и поехал в южном направлении.
На дорогу ушло больше часа. Несколько раз машину останавливали. Красная книжица с потускневшим тиснением действовала безотказно. К сотрудникам контрразведки оборонного ведомства относились настороженно, с ними старались не связываться.
Пару раз он делал остановки, сверялся с картой. Пришлось выбрать длинный маршрут, через пригородное шоссе. В город шли автобусы, наполненные людьми, зашивался служивый люд на постах проверки.
Строительная техника восстанавливала дорогу, поврежденную обстрелами. Мрачные люди в телогрейках лопатами набрасывали щебень на насыпь. Лесной массив с памятными болотами остался в стороне. Он выехал на шоссейную дорогу к Красному Бору, у развилки свернул на Никольск и вскоре въехал в населенный пункт.
Местность была красивой, городок окружали зеленые рощи — они живописно стелились по волнистым холмам. Никольск лежал в низине вдоль берегов мелководной речушки. Под колесами прогремел бетонный накат моста, потянулись частные дома.
Населенный пункт был малоэтажный. Две сравнительно широкие улицы — Колхидская и Севастопольская, множество переулков и безымянных проездов. В восточной части городок граничил с извилистым озером, напоминающим затопленное речное русло; с запада его подпирала рослая лесополоса, за которой простирались владения Аннинского хозяйства.
Населенному пункту дважды не повезло. В 1941-м здесь был отчаянный бой, когда потрепанные советские части, не имея приказа к отступлению, цеплялись за каждый клочок земли. В 1944-м все было наоборот — немцы упорно оборонялись, бросались в контратаки, бились так, будто именно здесь решалась судьба их «великой» Германии.
Но, как ни странно, не все было плохо. Разрушений хватало, от многих домов остались лишь кучи мусора. Валялись заборы, деревья, столбы электропередачи. Но уже стучали топоры, визжали пилы — восстановление жилой части городка шло полным ходом. Зеленела уцелевшая растительность, зацветали вишня и черемуха. Воронки на проезжей части засыпали щебнем, заливали бетоном. Несколько женщин в платочках пытались поднять рухнувшую ограду. Работницы весело перекликались. «А ну-ка, бабоньки, три-четыре, взяли! — голосила жилистая раскрасневшаяся молодуха. — Кто, если не мы? На мужиков рассчитывать не приходится! Ой, смотрите, девчонки, еще один проехал, какой красивый, офицер-инвалид, наверное!»
Он отвернулся, пряча усмешку. Таким только дай волю — живо «сыном полка» сделают. Он проехал мимо здания городского совета на Колхидской, над которым жизнеутверждающе развевался флаг СССР, мимо сгоревшего фашистского «Тигра», который тихо приютился под забором и пока никому не мешал. Во внутренностях обгоревшей машины возились мальчишки, что-то откручивали.
Во взорванном трехэтажном здании, по-видимому, располагался горком. В период оккупации здесь заседали немецкие власти. В текущее время комитет парторганизации приютило, потеснившись, отделение милиции.
Учреждения находились в одном бараке, только с разных его концов. У отдела рабоче-крестьянской милиции стояли несколько машин, курили сотрудники в темно-синей форме. Городской рынок находился здесь же, на другой стороне дороги. Очень удобно: криминальным элементам следует быть начеку — отделение под боком.
