Не обращая внимания на жгучую боль в руках, Лорелея осторожно провела пальцами по его горячему от лихорадки лбу. От ее прикосновений он вздрогнул.
– Это был только сон, – проворковала она. – Вы в безопасности.
Хотя он молчал, из уголков его глаз нескончаемым потоком текли слезы, сливаясь со струившимися со лба ручейками пота.
У него перехватило дыхание. Глубокие борозды легли между бровями, и все лицо напряглось.
– Вам больно, – громко сказала она.
Он снова что-то себе повредил? На груди повязка держалась прочно, как и бинты на плече, шее и правом боку, на его быстро заживающих ожогах. Ей послать за доктором? Или самой набраться смелости и проверить под облепившем чресла и запутавшимся вокруг ног одеялом?
– Чем я могу помочь? – лихорадочно спросила она.
За все то долгое мучительное время, что они выхаживали его, он не плакал. Ни разу.
И если он сейчас заплакал, значит, он совершено измучен.
– Где болит сильнее всего?
Ей в лицо смотрели черные глаза с покрасневшими белками, словно в поисках ответа на вопрос, который он не решался задать. Между ними протянулись и сплелись нити доверия, добавляя мягкий пастельный оттенок в их гобелен.
Не говоря ни слова, он осторожно взял ее за руку и положил себе на сердце.
Кожа у него оказалась теплее, чем она ожидала. Жестче. Его пульс бился под ее ладонью в неровном и бешеном ритме, все еще ведя сражение, следы которого он тщательно стер с лица.
Он снова стал тем же стоиком, как и прежде, только собравшаяся на его черных как сажа ресницах влага все еще превращала их в мокрые пики.
Она понимала его.
Его сильное, молодое и мужественное тело невероятно быстро шло на поправку. Но есть ли лекарство от одинокого и разбитого сердца?
Лорелея не могла ни о чем думать.
Его веки, трепеща, опустились, скрывая озера слез. Она почувствовала, что, кто бы ни смотрел на нее из темноты… он что-то спрятал. Он крепко сжал кулаки, что-то зарывая в простыни. Тени играли на его челюсти, когда он отстранился, пытаясь овладеть собой.
Инстинкт нашептывал ей, что она должна здесь очень аккуратно выдержать золотую середину между состраданием и жалостью.
В импульсивном порыве она отвела руку, склонилась над ним и прижалась губами к его груди, чуть выше сердца.
Он напрягся. Замер. Ровно настолько, чтобы задержать вдох, пока она не отстранилась.
– Это я тоже исцелю, – пообещала она. И она была готова на все, чтобы придумать, как залатать его разбитое сердце.
Он широко раскрыл глаза и посмотрел на нее так, словно она только что забрала у него или, наоборот, вернула ему душу.
Она нервно облизнула губы. Они отдавали мылом, солью и… им.
В воздухе вновь что-то поменялось, на этот раз опасно, гнетя ее предчувствием чего-то неведомого и непонятного.
Лорелея постаралась не обращать внимания.
– Вас кто-то мучил… во сне… Вы узнали, кто?
Он покачал головой.
– Те люди… они… – Его дыхание снова участилось, лицо скривилось от отвращения.
– Что они?
Он вздрогнул.
– Неважно.
– Я могу чем-то помочь?
Она склонилась, чтобы снова положить ладонь ему на грудь. Холодный ночной воздух, грозно покалывавший ее сквозь тонкую ночную сорочку, напомнил ей о развязанных лентах, свободно свисавших с воротника.
Слезы на его глазах высохли почти мгновенно. Пот превратился в соль. А его взгляд…
Лорелея сглотнула, подумав о том, что до этого всегда считала черный цвет холодным.
Жгучее обсидиановое пламя заплясало в скудном свете ее фонаря.
– Идите.
Слово, казалось, сдавило ему дыхание, когда он оторвал ее ладони от своих запястий и грубо оттолкнул.
– Простите? – обхватила она руками себя.
– Ночью ко мне больше не приходите. Никогда.
Лорелея ничего не понимала. Она ему не помогла? Не спасла его от нападавших, терзавших его во сне?
– А если у вас опять будет кошмар? – заспорила она. – Я просто не могу позволить…
– Оставьте их мне. Позвольте им меня забрать.
За мрачностью в его глазах таилась дикая, первобытная угроза.
– Но я…
– Вы не совладаете с ними! – ощетинился он. – А я не совладаю с собой…
Он схватился за волосы. Почему-то она не могла посмотреть вниз, на то, что еще скрывали простыни. Она его боялась, потому что он боялся себя. Но… она же ему сочувствовала.
– Просто уходите. Пожалуйста.
Жалобная нотка в его просьбе не допускала возражений. Он ее прогонял – так шипит загнанный в угол кот.
Сбитая с толку, подавленная, Лорелея побрела к двери настолько медленно, насколько могла, ожидая, что он ее позовет. Передумает и поймет наконец, что ему нужно ее общество.
Однако он не позвал, и она взяла фонарь и закрыла за собой дверь, желая изо всех сил забыть оставшийся у нее на губах чарующий вкус.
Неделю спустя Лорелея заглянула за дверь и увидела, что его темные ресницы трепещут над бледной щекой, дрожа от сна. Она понадеялась, что на сей раз сон был добрый.
Она тоже дрожала, но не от разбуженных той ночью эмоций, о которых ни он, ни она никогда не говорили, а от пришедшей ей в голову две ночи тому назад гениальной идеи.
За последние несколько дней, пока несильные дожди держали их дома, они осторожно сдружились, и Лорелея поняла, что наряду с болью его терзала скука. Ночью она проверяла его сон и, часто заставая бодрствующим, отвлекала от мрачных мыслей карточной игрой. В экарте или, порой, в вист. Она научила его криббиджу и шахматам, в которые он ее ни разу не обыграл. Хотя… порой Лорелея думала, что он ей поддавался. Взгляд его мрачных темных глаз блистал таким острым умом, и казалось странным, что он никогда не одержал над ней победы, даже когда она совершала чудовищные ошибки.
Ей казалось, он просто терпел ее общество. Не исключено, что оно даже доставляло ему удовольствие. Тем не менее в его взгляде часто сквозила отчужденность, или слова делались отрывистыми, а жесты резкими, словно острые лезвия.
Насколько мучительно зависеть от благорасположения чужака? В особенности если тот – чужак даже себе самому.
Помня об этом, Лорелея придумала для него новое дневное развлечение. Лучшее из всего, на что оказалась способна ее фантазия.
Она жестом пригласила в комнату сговорчивых слуг и молча указала им расставить по местам принесенное – этот танец на цыпочках без обуви они исполнили в совершенстве. Даже содержимое очень аккуратно расставленных коробок почти не произвело шума.
