Внезапно инспектор полностью утратил самообладание, и нанес Блэквеллу молниеносный удар в нос, от которого Черное сердце из Бен-Мора отлетел на несколько шагов.
– Все это время! – взревел Морли. – Все это время ты давал мне понять, что он мертв!
Боль в голове Эша усилилась. Его утраченные семнадцать лет изнутри колотили кувалдой по черепу. Мир под его ногами сделался таким же неустойчивым, как его корабль, бросаемый штормом из стороны в сторону, и он боролся с желанием ухватиться за высокую спинку стула, чтобы не упасть.
– Господа, пожалуйста, сдерживайте себя. – Лорелея крепче прижалась к нему, и он чудесным образом черпал силы в ее близости.
Но зачем ему это было нужно? Что происходит?
Блэквелл с впечатляющей быстротой оправился и бросился на инспектора – чтобы его убить, это недвусмысленно читалось на лице и подкреплялось капающей из носа кровью.
Эш едва успел встать между двумя мужчинами, явно потерявшими контроль над собой.
– Кто-нибудь, пожалуйста, объясните, что, черт возьми, здесь происходит! – приказал он.
– Я тоже хотел бы это знать! – ощерился Блэквелл. – Морли, я никогда не говорил тебе, что он мертв. – Он врезался в подставленное Эшем плечо и отлетел назад. – Этот недоумок пытался вздернуть меня с тех пор, как стал младшим констеблем.
– И почему ты так думаешь? – в старательном лондонском акценте разъяренного до готовности убить инспектора проскользнул намек на кокни.
– По многим причинам. Я выставил тебя и твоих приятелей дураками. Во мне течет благородная кровь, а ты ординарен. Я вырвался из сточной канавы, где мне, по-твоему, только и место. Или… может, потому что ты любишь мою жену Фару до безумия, но в тот момент, когда я поцеловал ее, она забыла, что ты вообще существуешь.
В светском голосе Блэквелла прозвучало мрачное торжество.
– У тебя никогда не было и шанса, Морли, она всегда была моей. Победу одержал лучший. Признай это и убирайся!
К всеобщему удивлению, инспектор лишь засмеялся, хотя смех пронизывала настолько неприязненная горечь, что всем стало не по себе.
– Ты лицемерный, чванливый ублюдок. Я признаю, что ты отобрал у меня самого важного человека. Отнял последнюю надежду, которую я питал много лет… но Фара не имела к этому никакого отношения.
– Брехня!
– Дориан Блэквелл был моим лучшим другом! – взревел Морли. – Больше того, он был женихом моей сестры-близнеца!
Лорелея громко вздохнула, но все были слишком ошеломлены, чтобы отозваться.
– Ты знаешь, что я был там, когда они выпустили Дориана Блэквелла из тюрьмы? – пророкотал инспектор. – Я стоял и ждал у ворот, чтобы отвезти моего друга, моего брата, домой. Именно я хоронил его мать, когда грипп забрал ее через год после того, как он оказался в заключении. У нас никогда не было возможности по-настоящему скорбеть о Кэролайн, женщине, которая значила для нас обоих больше, чем жизнь. А ты! – Он ткнул в лицо Блэквелла пальцем. – Ты выбрался из Ньюгейта, как будто это имя принадлежало тебе, и бросался им на моем чертовом пути почти два десятка лет. Вот! Вот почему я ненавидел вас все это время!
Хорошо, что Блэквелл перестал бороться с Эшем, потому что эти слова его ошеломили. Он обернулся и уставился на человека, которого он откуда-то знал, который не был чужим.
Но брат? Еще один?
– Ты знал, что я не Дориан Блэквелл? – с трудом выдохнул Черное сердце из Бен-Мора. – Почему ты меня не выдал?
Лицо Морли исказила смесь гнева и муки.
– Потому что у меня были свои тайны. Те, что умерли с Дорианом… Или я считал, что умерли.
Он устремил на Эша обвиняющий взгляд, в котором горели старые раны.
– В каком девятом кругу ада ты пропадал два чертовых десятилетия? – требовательно спросил он.
«Девятый круг ада…» – такое определение подходило как нельзя лучше.
– Как жестоко с твоей стороны, после того как мы были друг с другом почти родными, дать мне поверить… Боже! – Морли впился в волосы пальцами, разрушая их идеальный напомаженный блеск. – И подумать, что вы оба, злобные ублюдки, участвовали в этом грязном фарсе.
– Он все забыл, – поспешила на помощь Эшу Лорелея, как будто чувствуя, что тот потерял способность связно говорить. – В тюрьме произошел ужасный случай, – объяснила она. – Когда моя семья нашла его, он ничего не помнил.
– Я в это не могу поверить.
Эшу не понравилось, как Морли посмотрел на его жену. Сурово. Словно она пробудила воспоминания, от которых он не хотел больше страдать.
– Почему нет? – Она нервно огляделась. – Я могу свидетельствовать. Я была там.
Инспектор поглядел на Эша, и его губы скривились в презрительной усмешке.
– Ты утверждаешь, что у тебя память не в порядке?
– Да, – подтвердил Эш.
– Тогда почему ты выбрал жену, которая почти во всем похожа на мою сестру-близнеца Кэролайн?
Все ощущения времени и места сгинули в какой-то глухой пустоте, когда Эш встретился глазами с Лорелеей.
Синие. Синие, как Балтийское море.
Как у инспектора.
Как у… Кэролайн.
Стена в его голове начала рушиться, вместе со здравым умом и силой в коленях.
На любимое лицо Лорелеи начала накладываться изможденная тень.
Юная. Бледная. Золотая…
Золотые волосы блестят в свете газовых ламп. То короче, то длиннее талии.
Кэролайн… она продала их. Ради него. Чтобы заплатить залог, когда его схватили.
– Тебе не следовало этого делать, Кэро, – донесся из прошлого его собственный молодой голос. – Я заслуживаю гнить за грязного вора.
Она толкнула его в грязный переулок за клетками, полными тощих цыплят на рынке Спиталфилдс. Ее пальцы на его груди были холодны.
– Теперь ты мой должник, – прошептала она.
– Все что угодно, – поклялся он, задыхаясь от юношеской похоти. – Я дам тебе, что только ни попросишь.
– Поцелуй.
Это была не просьба, а приказ.
Тот поцелуй был первым в его, но не в ее жизни. Не для Кэролайн. Она начала целоваться слишком рано и целовалась слишком часто. Тогда, в том переулке им было по шестнадцать, а она уже два года брала деньги за свои услуги.
Резаку это не понравилось бы. После того, как она вышла на улицу, их воровство стало новым безумием. Если бы им удалось получить достаточно, чтобы заплатить за полковую комиссию, их жизнь могла бы решительно улучшиться. Они смогли бы отсылать домой свою заработную плату.
Резак. Резак – «Мертвый Глаз» Морли. Брат-близнец Кэролайн. Самые ловкие пальцы в Спиталфилдс. А может, и во всем Лондоне. С пятидесяти шагов он мог камешком попасть в ведро, разбить окно из рогатки с улицы. Он был легок и быстроног, лазал по зданиям и наблюдал за городом с крыш, а Эш – тогда звавшийся Дорианом – был скотиной на земле. Поднимал, бил или ломал то, что приказывали.
