Сначала я не понимал запредельной ненависти к Николаю, которой дышит буквально каждая страница этих допросов. Но после упоминания имени Яна Рудзутака причины ее отчасти прояснились. Дело в том, что вовсе не Николай, а сам Ленин, если верить большевистскому преданию, возмущенный грубостью Сталина, предлагал его заменить, сделав Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) именно Яна Эрнестовича Рудзутака. В мемуарах Анастаса Микояна читаем: «Крупская сказала, что Ленин называл Рудзутака взамен Сталина на пост Генсека»
[225]. Старая большевичка Ольга Шатуновская в своих воспоминаниях рассказывает об этом более подробно: «Ленин очень любил Рудзутака, и, когда диктовал свое завещание, он написал, что Сталина надо заменить человеком более лояльным. Крупская спросила: “Кого ты имеешь в виду?” Он ответил: “Я имею в виду Рудзутака”. – “Почему же ты не напишешь это прямо?” – “Не могу же я сам указывать наследника”. Завещание Ленина было известно, и Сталин знал, что Ленин писал о Рудзутаке…»
[226] Наверняка об этом пожелании покойного вождя знал не только Сталин. Понятно, что Николай, друживший с вдовой Ленина, Надеждой Константиновной Крупской, слышал этот рассказ от нее и теперь в дружеском кругу, ссылаясь на него, требовал замены Сталина Рудзутаком. Зная чудовищную мстительность Хозяина, можно представить себе, как он возненавидел Николая за то, что тот осмелился шантажировать его последней волей обожествленного основателя СССР. годившийся Николаю в отцы, многолетний член Политбюро, Рудзутак ни в коем случае не был для него «своим человеком», и не он, а сам Ленин хотел видеть его во главе партии. Вероятно, в той брошюре английского троцкиста, с которой началось грехопадение моего деда, имя Рудзутака также фигурировало в качестве истинного наследника Ильича.
Затем следует типичное для тех времен признание, явно записанное под диктовку следователя:
«Со слов Николая Чаплина мне стало известно, что контрреволюционная организация правых на Кировской ж.д. ставила перед собой следующие задачи:
1. Подбор контрреволюционных кадров на дороге, создание на каждом железнодорожном участке контрреволюционных ядер.
2. Развал всего хозяйства дороги.
3. Вызов антисоветских настроений среди железнодорожников путем ухудшения их материального положения и охраны труда.
4. Искривление Кривоносовского движения [стахановское движение на транспорте, названное в честь его зачинателя, машиниста Петра Кривоноса. – М.Р.]»
[227].
Перед нами типичное для того времени переведение объективно сложившегося положения дел (о чем Николай докладывал осенью 1934 года Кирову) в план чьей-то злой воли – с последующим наказанием ее демонического носителя.
(Обвинителей ничуть не смущало то, что за образцовую работу на транспорте в 1936 году Николай Чаплин был награжден орденом Ленина.)
В январе рокового 1937 года, как следует из протокола одного из допросов, в карьере Николая происходит положительный сдвиг: его назначают начальником Юго-Восточной железной дороги, «в связи с чем он был в Москве и, возвратившись в Ленинград, рассказал, что якобы он, будучи в ЦК, имел беседу со Сталиным и Сталин сказал ему, что он ему верит – “выходи на арену”… Неожиданное назначение Чаплина на пост начальника Юго-Восточной ж.д. и выраженное якобы Сталиным доверие сильно подействовало на Чаплина и, разговаривая на этом совещании, он вскользь высказал мысль об отходе от контрреволюционной деятельности в связи с таким большим доверием, которое было проявлено ему Сталиным»
[228]. Вождь заверил Николая, что «ставит крест на его прошлых грехах».
Здесь интересно многократно повторяемое в протоколе в связи с доверием Сталина словечко «якобы»: следователь, в отличие от запертого в клетке подсудимого, знает, что Николай к тому времени уже расстрелян как враг народа, а тут обнаруживается, что два года назад «отец народов» ему доверял. «Якобы» маркирует воображаемый характер сталинского доверия; все это казненному пригрезилось, приснилось. «Органы» не ошибаются, а уж товарищ Сталин и подавно!
Изнанка «доверия» вождя (Сталин, как известно, не верил никому, включая ближайших родственников и сподвижников) вскоре обнажилась: уже в феврале того же 1937 года Лазарь Каганович предъявил Николаю Чаплину «материалы, изобличающие его в контрреволюционной деятельности на Кировской ж.д.». При этом нарком в своем кремлевском кабинете крыл подчиненного отборным матом.
Третья линия обвинения связана с работой Сергея Чаплина в НКВД. Его спрашивают, какая работа проводилась оппозиционерами по «оказанию помощи разведкам капиталистических стран в их борьбе против советской разведки». «Такие задачи, – парирует обвиняемый, – головкой нашей организации не ставились…»
[229]
Он признает лишь неэффективность работы Иностранного отдела, срыв ценных вербовок в Выборге (на тот момент финском) и Ревеле (на тот момент эстонском), называет какие-то ничего не говорящие непосвященному имена агентов. Сообщает факт заброски начальником 3-го отдела НКВД ЛО группы «честнейших комсомольцев для внедрения в террористические круги белых молодежных организаций и оставление этих людей на произвол судьбы, без всякой связи, в результате чего они сами перевербовывались и становились [вражескими. – М.Р.] террористами и разведчиками»
[230].
Мелькает в показаниях и имя разведчика Григория Сыроежкина. Сергей у себя дома познакомил с ним Николая: «Он произвел на Николая впечатление решительного и боевого человека, но в политическом отношении слабо ориентировавшегося… Сыроежкин не был удовлетворен своим положением по работе, и его обработка Чаплиным закончилась успешно, но так как он собирался уезжать из Ленинграда, он заявил Чаплину, что на него больших надежд возлагать не надо»
[231]. Сергей явно не хотел втягивать своего учителя в это дело, тем более что тот вскоре уезжал в Испанию.
(Дед, конечно, не знает, что в конце февраля 1939 года «команда Блохина» расстреляла вернувшегося из Испании Сыроежкина как «польского шпиона».)
Сергей Чаплин признается, что, будучи уполномоченным Особого отдела при финском консульстве, должен был бороться с правотроцкистскими элементами, но «за полтора года работы не провел ни одного следственного дела по выявлению правотроцкистской контрреволюции». Дело «финского троцкиста» Артура Усениуса, проведенное 3-м Отделом НКВД ЛО, он называет «второстепенным и раздутым»
[232].
