Лукреция разрыдалась. Она сознавала свое бессилие перед ним.
Александр не выносил слез. Он осторожно поцеловал ее и не спеша направился к двери.
Альфонсо благополучно добрался до Неаполя и, как Папа ни настаивал на его незамедлительном возвращении, продолжал оставаться у себя на родине, а король Федерико, упорно не желал выдавать племянника.
Папа выходил из себя – скоро вся Италия будет гадать о том, насколько серьезны опасения Альфонсо, если он готов даже расстаться с супругой, о его любви к которой знали не только в Риме.
Этим летом Александр чаще, чем когда-либо прежде, страдал от обмороков. Порой у него багровело лицо, на висках выступали узловатые вены, и тогда он едва ли мог сохранять свое обычное хладнокровие и невозмутимость.
Как раз в один из таких случаев, которые обычно предшествовали обморокам, он вызвал к себе Санчу и сказал, что она должна готовиться к отъезду в Неаполь – коль скоро король не отпускает своего племянника, то, надо думать, приютит и ее.
Санча попробовала возражать. У нее не было ни малейшего желания уезжать из Рима. Ей хотелось жить там, где она жила все последние годы. В Вечном Городе.
Он даже не взглянул на нее.
– В этом городе имеют значение не твои желания, а мои, – холодно сказал он.
– Ваше Святейшество, мое место – рядом с моим супругом.
– Твое место там, где я тебе сказал.
– Прошу вас, учтите хотя бы желание моего мужа.
– Я уже учел его и принял решение. Санча не выдержала.
– А я отказываюсь уезжать отсюда, – выпалила она.
– Тогда тебя придется выпроводить силой, – сказал Папа.
Он уже не был прежним дамским угодником! Ее красота ничего не значила для него. Она отказывалась верить своим ушам.
Разъяренная унижением, она выкрикнула:
– Если я уеду, то возьму Гоффредо с собой!
– Гоффредо останется в Риме.
– И Лукрецию! – продолжала кричать она. – Я заберу Лукрецию и Гоффредо! О! Они с радостью согласятся! Лукреция просто мечтает встретиться с супругом! Если мое место в Неаполе, то ее место тоже там!
Александр промолчал.
Тогда она повернулась и с чувством некоторого удовлетворения – он был явно встревожен – вышла из его комнаты.
Великолепный кортеж, с утра стоявший перед дворцом Санта Мария дель Портико, только что тронулся в путь. Толпы горожан издали любовались его сорока тремя изящными повозками и роскошным экипажем с балдахином из дамасского шелка.
В этом экипаже, на розовых атласных подушках сидела Лукреция, а впряженной в него лошадью правил Гоффредо. Ему предстояло привести кортеж в Сполето.
На балконе дворца стоял сам Александр, пожелавший присутствовать при отъезде дочери. Вот он поднял руку и трижды благословил свою любимицу.
Лукреция была рада покинуть Рим. Уж больно нелегкие выдались последние несколько дней. Санчу вынудили вернуться в Неаполь, и Лукреция прекрасно понимала, что ее и Гоффредо отправляют в Сполето, опасаясь их бегства в Неаполь – к супругу и супруге, с которыми они теперь были в разлуке.
Она знала, что многочисленные слуги, сопровождавшие кортеж, ни на минуту не выпустят их из виду, а в случае каких-либо происшествий будут держать ответ перед Папой.
Распорядившись о переезде дочери, Александр сказал, что уже давно собирался сделать ее полновластной правительницей Сполето и Фолиньо. Судя по его словам, она должна была навестить эти города, чтобы познакомиться с ними и заранее расположить к себе их жителей.
Однако Лукреции казалось, что в этих словах заключалась только половина всей правды. Александр боялся ее побега. Он не мог сделать дочь узницей в Риме – и поэтому решил сделать ее узницей в Сполето. Теперь она должна была жить в замке, практически не отличающемся от крепости, а кроме того, расположенном в ста пятидесяти милях к северу от Рима, что намного увеличивало расстояние между ней и Альфонсо.
В огромном замке Сполето ее излюбленным местом стало кресло у самого большого окна отведенных ей покоев. Здесь она сидела часами и смотрела на дорогу, петлявшую между лощиной и склоном горы Луко. Ее губы шептали: «Пресвятая Богородица, пошли мне сюда Альфонсо».
Прошли несколько недель. Август сменился сентябрем, а в ноябре у нее должен был родиться ребенок.
Она не переставала думать о супруге – не верила, что он может не приехать. И вот однажды утром, уже в середине месяца, ее разбудила взволнованная служанка. Из соседней комнаты доносились чьи-то громкие, радостные голоса. Она еще не успела встать с постели, как вдруг дверь распахнулась и через мгновение Альфонсо уже держал ее в своих объятьях.
От счастья у нее из глаз брызнули слезы. Дрожащей рукой она ощупывала его лицо – будто хотела убедиться в том, что встретилась с ним наяву, а не в одном из своих привычных снов.
– Альфонсо, – наконец прошептала она. – Вот… ты и приехал.
Он немного смутился.
– Лукреция, не знаю, как я мог покинуть тебя… Мне казалось, так будет лучше… Я думал…
У нее не повернулся язык упрекнуть его.
– Может быть, это и впрямь было к лучшему, – сказала она; сейчас ей не хотелось вспоминать о том, что он бросил ее.
– Лукреция, я думал, что ты приедешь ко мне. Знал бы я, как долго продлится наша разлука, – поверь, ни за что не покинул бы тебя!
– Не надо, не говори о прошлом. Мы снова вместе, а это главное, – сказала она. – Ах, мой милый Альфонсо, мне кажется, теперь я никогда не позволю тебе отлучаться от меня – ни на одну минуту!
Принесли завтрак, и они принялись за него прямо на постели Лукреции. В покоях было шумно и весело. Вскоре здесь собралось множество знатных горожан. Они танцевали, Альфонсо пел, а Лукреция подыгрывала ему на лютне. Супруги улыбались и обнимались в перерывах между песнями.
В Сполето они жили недолго, но счастливо. Альфонсо ни на шаг не отходил от Лукреции, и не в их правилах было тревожиться мыслями о будущем. Папа не мешал их счастью, а большего им и не требовалось.
Их не беспокоило то обстоятельство, что французская армия уже вторглась на землю Италии. Они будто не слышали известия о том, что Лудовико, не сумевший добиться помощи от австрийского императора Максимилиана – тот сейчас воевал со шведами, – вместе со своим братом Асканио бежал из Милана и таким образом оставил город открытым для французов. Увы, будучи превосходным политиком, Лудовико никогда не мог показать себя хоть сколько-нибудь стоящим воином. Он был способен разработать блестящий план боевых действий, но нуждался в твердой руке, чтобы этот план осуществить. Казалось, Луи предстояло одержать такую же легкую победу, какая несколькими годами раньше выпала на долю Карла.
