– Нет, брат, хорошие!
– Тогда говори, не тяни!
– Патриарх Иов вывел московский народ из церквей, привел его сюда, к Новодевичьему, чтобы просить тебя принять из его рук царский венец. Всякого звания люди пришли – и дворяне служилые, и купцы торговые, и простой черный народ… все стоят перед монастырем, просят твою милость выйти, просят тебя на царство!
– А бояре?
– Большие бояре не пришли, в Кремле сидят, а меньшие – пришли с патриархом.
– Видишь, Боря, господь нас не оставил! – вдовствующая царица подошла к брату, перекрестила его. – Иди к народу!
Годунов в сопровождении Сабурова вышел из трапезной, прошел на высокое крыльцо, огляделся.
Монастырский двор был полон. Людское море шевелилось и гудело. В толпе виднелись дорогие кафтаны знати, блестящие шлемы служилых людей, серые армяки простонародья. Впереди, в окружении приближенных, стоял патриарх Иов – седая борода, голубые выцветшие глаза, простая ряса, надетая вместо пышного патриаршего облачения.
При появлении Бориса по площади пробежал вздох:
– Годунов! Годунов!
– На колени! – воскликнул Иов высоким звучным голосом – и вся человеческая масса в едином порыве упала на колени.
– Государь Борис Федорович! – выкрикнул патриарх со слезой в голосе. – Весь народ московский пришел просить тебя на царство! Услышь просьбу нашу! Только на тебя надеемся!
Борис оглядел площадь. Все присутствующие были охвачены единым порывом – патриарх ли постарался, сам ли народ хотел прекратить междуцарствие и обрести, наконец, государя.
Но момент еще не пришел.
Опытный властитель дум, Годунов шагнул вперед и воскликнул своим красивым голосом:
– Люди московские! Служилый люд, торговые купцы! Хрестьяне! Никогда, даже в мыслях своих, не посягал я на превысочайший царский чин! Служить природному государю – вот моя забота! Вот к чему милостивый господь меня приспособил! Вот чему посвятил я жизнь свою от младых ногтей! Не просите меня – ни за что не воссяду на священный московский престол!
По площади пронесся единый вздох разочарования, сменившийся плачем и криками:
– Смилуйся, государь Борис Федорович! Просим тебя всем миром – согласись на наши моления! Никого другого не хотим царем – только тебя, отец наш и заступник! На коленях тебя просим! Прими из наших рук венец царский!
Борис снова оглядел площадь – и обмотал шею цветным платком, воскликнул:
– Нет, люди добрые, не просите! Скорее удавлюсь этим платком, нежели воссяду на престол Ивана Калиты!
– Смилуйся! – завопила вся толпа. – Не оставляй нас своим попечением! Просим тебя все, как один!
Годунов снова оглядел людей, увидел красные от крика лица, текущие по щекам слезы.
Пожалуй, теперь время наступило. С таким воодушевлением народным великие бояре ничего не смогут поделать. Перед ним смирятся и надменные Романовы, и гордый Мстиславский, и старый интриган Бельский…
– Хорошо, люди добрые! – воскликнул Борис с чувством. – Не могу против вашей воли пойти! Быть по сему, принимаю царский венец, против воли своей принимаю! Помните – не хотел я царства, только на ваши моленья согласился!
– Помним, и вечно помнить будем! – ответил за всех премудрый патриарх Иов.
Ирина ахнула и подняла голову.
Над Антоном стоял худощавый смуглый мужчина с узкими рысьими глазами. Его голова была забинтована, но он по-прежнему излучал злую, опасную силу.
– Ты?! – тихим, безнадежным голосом проговорила Ирина.
– Я, – убийца улыбнулся одними губами, рысьи глаза оставались холодными и беспощадными.
Ирина попыталась отползти в сторону, но убийца схватил ее за волосы, подтащил к опорному столбу, поддерживающему крышу конюшни, привязал к этому столбу веревкой, чуть отступил в сторону, словно любуясь делом своих рук.
– Да кто ты такой? – Ирина повысила голос. – Что тебе от меня… от нас нужно? Откуда ты свалился на мою голову?
– Я пришел восстановить справедливость! – проговорил убийца, вскинув голову и свысока взглянув на Ирину. – Я пришел воздать каждому по делам его! Пришел заплатить каждому его монетой! Мне отмщение, и аз воздам!
– Что ты такое несешь? За что ты мне хочешь отплатить? Я тебе ничего не сделала! Я тебя вообще никогда прежде не видела! Знать тебя не знала! Чего ты ко мне привязался?
Она поняла, что на этот раз никто ее не спасет, потому что Антон лежит без движения, может, он вообще умер.
Неожиданно для себя Ирина перестала бояться.
– Я пришел, чтобы исполнить библейскую заповедь – око за око, зуб за зуб! Я пришел заплатить за смерть своего брата!
– Что? Какого еще брата? Я знать не знаю твоего брата! Вообще понятия не имею, кто он такой!
– Знаешь или не знаешь – но ты заплатишь за его смерть! Я внес тебя в свой список… В этом списке все, все, кто так или иначе причастен к его смерти… Я пять лет искал, я ждал пять лет, пять бесконечно долгих лет. Он думал, что сумеет уйти от моей мести, сумеет спрятаться. И да, пять лет он удачно скрывался. Но я был терпелив, о, я умею ждать! И звезды были ко мне благосклонны, потому что месть – это святое. За брата я должен убить не только того, кто лишил его жизни, я убью еще многих и многих, я залью кровью этот город, город, который пять лет давал пристанище убийце моего брата!
– Постой! – закричала Ирина. – Послушай, тот, кто убил твоего брата, это он прятался здесь, в конюшне? Ну да, ты его убил, но при чем тут я? Я никогда в жизни его не видела, я даже не подозревала о его существовании, я не помогала ему прятаться, с какой стати тебе убивать меня?
Убийца ее, однако, не слушал. Глаза его сверкали лихорадочным, безумным огнем. Он что-то прошептал, достал из-за пазухи длинный кривой нож и шагнул к Ирине, занес нож…
Ирина выставила вперед руки в жалком, молящем жесте. Но тут же опомнилась. Она не будет его ни о чем умолять, не будет унижаться, тем более что это не поможет. Она завертела головой, задергалась в своих путах.
Вдруг перед ее глазами всплыли неровные выцветшие строчки старинной книги, сложились в странные, бессмысленные слова, и она забормотала:
– Иду я по чистому полю, навстречу мне семь бесов с полубесами, семь духов с полудухами, все черные, аки ночь, все злые, аки диавол, все нелюдимые, аки нощь темная.
Идите вы, бесы с полубесами, духи с полудухами, к лихому человеку, держите его на крепкой привязи, чтобы я от него была цела и невредима на пути и дороге, во дому и в лесу, в чужих и в родных, во земле и на воде, на пиру и на обеде, в свадьбе и в беде.
