Отсюда было видно весь Дьюденн: холм с горящими крестами, всадников-паладинов, скачущих через поле с востока, чтобы отрезать путь тем, кто пытался сбежать. У подножия холма другая группа монахов спустила с поводков огромных черных волкодавов, отправляя их в погоню за выжившими. Нимуэ развернулась и рванула обратно в лес, моля всех старых богов Небесного Народа указать ей путь.
А в этот самый момент небеса над замком Пендрагонов кипели и рвались на дыбы, словно кони. Никогда еще лучники на сторожевой башне не видели, чтобы шторм надвигался так внезапно и угрожающе. Они укрылись в нишах, а наверху вспыхивали молнии, и сами камни замка дрожали от громовых раскатов.
В сотнях футов над их головами, в самой высокой угловой башне Мерлин замкнул круг, который чертил жиром на полу. В центре рисунка покоилась раскрытая книга заклинаний. Уже долгое время Мерлин не практиковался, а потому проверял все по два раза: может, магию он и утратил, однако все же оставался мастером темных искусств. Поднявшись с колен, он отпихнул в сторону украшенный перьями талисман – Мерлин повесил его на древо чуть раньше, чтобы должным образом расположить четыре тяжелых зеркала в четырех углах башни, – затем зажег несколько больших свечей, угасших от сильных порывов ветра, и, запалив от их пламени ветвь полыни, коснулся ее краем жирного круга на полу, отчего тот тоже вспыхнул.
Еще один раскат грома сотряс замок до самого основания, и снаружи раздался вопль:
– Мы заходим! Тут творится просто черт знает что!
– Нет! – рявкнул Мерлин, поворачиваясь к двери.
По другую сторону стены лакеи – Чест и Борли – цеплялись за кирпичи, из последних сил сопротивляясь сумасшедшим порывам ветра. Град рикошетом отскакивал от камней и беспрерывно барабанил по их шлемам.
– Вы не посмеете! – взревел Мерлин и со всех ног выбежал из башни навстречу ветру и мокрому снегу. Он подтянулся, взбираясь на зубчатую стену, мантия его развевалась над обрывом высотой в две сотни футов. Лакеи потянулись к чародею, однако Мерлин не удостоил их и каплей внимания. С губ его срывалось бормотание: то были заклинания на языке куда более древнем, чем латынь. К огромному двадцатифутовому шесту из железа, покрытому вязью рун, он привязал мешочек с хрустальной пудрой и яичной скорлупой, щедро намешанной на его собственной крови.
«А ведь были времена, когда бурей был я, – промелькнуло в голове у Мерлина. – Когда с моих пальцев срывались молнии, а шторма повиновались мне». Теперь же он цеплялся за камни, стараясь удержаться на стене. И все же он не был покорен. «Пусть я больше не тот друид, которым был, но и не беспомощен! Я все еще Мерлин, и я проникну в глубины божественных тайн!»
В руках у Мерлина оказался свиток, запечатанный воском и закрепленный на конце железного шеста.
– Вашей задачей было удержать это! – не выдержав, Мерлин зарычал на лакеев, однако слова его унесло бурей, и в то же мгновение над головой сверкнула молния. Она пульсировала внутри огромного темного облака, словно пылающее сердце бога, и билась – раз, два, три.
Пришлось убрать с лица волосы и смахнуть капли дождя, ибо Мерлин уже не мог доверять зрению. Снова сверкнувшая где-то в облаках молния высветила неестественные фигуры.
– Не хочу умирать! – кричал Борли, шаг за шагом вдоль стены продвигаясь к башне, от которой веяло иллюзией безопасности.
– Постойте! – завопил великий чародей, спрыгивая с зубца. Схватил Честа за плечи и швырнул его к стене.
– Что за… Да что такое?! – Чест сопротивлялся изо всех сил, но Мерлин держал его крепко, не сводя глаз с пульсирующего света.
Это повторилось. Три фигуры.
Повернувшись к Честу, Мерлин прижал руку к его груди, накрыв ладонью герб Пендрагонов – три красные короны на желтой ливрее. Глаза чародея снова обратились к небу; в облаке бесновалась молния, образуя божественный ореол вокруг трех красных корон.
– Боги, – едва слышно шепнул Мерлин. Все знаки указывали на одно.
Чудесное дитя. Исход пророчества. Смерть короля.
Восемь
Кроны деревьев заглушали звуки резни. Крики стихли на ветру, и теперь Нимуэ могла слышать только собственное тяжелое дыхание, мчась по тропам, которые принадлежали ей с рождения. Карта прошлого прокладывала узкую дорогу к выживанию. Она миновала оленью рощу и дуб, в дуплах которого гнездились вьюрки. Краем глаза Нимуэ заметила, как между деревьями мелькнуло что-то темное. И еще одна тень среди валунов.
Волкодавы.
Она бросила сверток на один из дольменов – широкий плоский камень, добрых десять футов в обе стороны. В мирные времена он служил сценой для детских спектаклей, а после – лежанкой для ленивых деревенских собак. Теперь же станет местом последней битвы Нимуэ.
Она еще карабкалась на камень, а жадные пасти уже окружили ее со всех сторон, пятеро рычали у края. Один наполовину запрыгнул на выступ, и Нимуэ ударила его пяткой в морду. Зверь растянулся на земле, но тут же вскочил и снова предпринял попытку забраться на дольмен. Нимуэ попятилась, загнанная в угол.
Позади десять футов отделяли ее от собачьих челюстей. Еще один зверь вскарабкался на плиту и вцепился Нимуэ в ботинок. Она кричала, отчаянно брыкалась, пока волкодав не отцепился, – но в конечном счете это был только вопрос времени.
Глаза Нимуэ блеснули серебром, и она обратила взор на сверток у своих ног. В одном месте мешковина разорвалась, обнажая темное железное навершие с вырезанной на нем руной из четырех кругов с пятым, центральным, пересекающим их, который был инкрустирован серебром.
– Засухе конец! – провозгласил король Утер. Его подбородок был высоко задран, свидетельствуя о славной победе. Слуги внесли бадьи с дождевой водой и поставили в центре пиршественного стола, подле оловянных блюд с жареной курятиной, тушеным кроликом, голубями в беконе, медовыми куропатками и пухлыми фазанами. Настроение в зале стояло праздничное, хотя буря не стихала. Каждый новый раскат грома вызывал вздохи и аплодисменты. Утер стоял во главе стола:
– Это боги улыбаются нам, – хвастался он. Собравшиеся стучали ножами по столу и скандировали имя Утера, повторяя за ним: «Конец засухе!» Один из дворян поднял кувшин с элем:
– За короля!
– За дождь! – закричал кто-то другой, и гости рассмеялись. Усмехнулся и Утер.
– О нет, друзья! Мы будем пить не за дождь, мы будем пить сам дождь!
– Да здравствует Утер! – грохнуло в ответ. – Да здравствует король!
Утер поднес бадью к губам и сделал долгий, сладкий глоток. С восхищением и аплодисментами гости наблюдали, как жидкость стекает по его ухоженной козлиной бородке к горлу, окрашивая торчащий белый воротничок в ярко-красный цвет.
В зале воцарилась тишина.
Утер нахмурился, опустил бадью и улыбнулся гостям скользкими от крови губами:
– Боюсь, мы немного пролили…
