– Посол короля Утера просит аудиенции у Королевы фейри, – доложил он.
– Он назвал меня именно так? – поинтересовалась Нимуэ. Штойбен кивнул.
– Да, миледи.
Сира Берика провели в Большой зал. С напряженным видом он стоял подле лакея, который держал знамя дома Пендрагонов. Нимуэ восседала на троне в окружении Артура и Морганы, а Мерлин стоял возле одного из каминов. Сир Берик делал вид, что не замечает волшебника.
– Король Утер шлет привет Королеве фейри и поздравляет с недавними военными успехами. Вы, несомненно, подтвердили, что являетесь грозным лидером.
Такое обращение застигло Нимуэ врасплох. Она даже не была уверена, что все правильно расслышала, пока Моргана не толкнула ее локтем.
– Спасибо, – пробормотала Нимуэ, понимая, что это звучит абсурдно. Когда-то она слышала, что королевские особы говорят о себе во множественном числе, и подумала, не стоит ли и ей перенять эту манеру, – но отказалась от этой мысли, опасаясь запутаться в местоимениях.
– Приятно, что король Утер столь высокого мнения обо… – она запнулась, – обо мне.
Мерлин поморщился, а сир Берик продолжал:
– Его Величество хотел бы окончить дело миром и уполномочил меня согласовать условия вашей капитуляции.
Нимуэ ощутила, как от затылка по телу растекается жар. По щекам поползли серебристые лозы.
– Моей капитуляции?..
– Вы окружены и в меньшинстве. До этого момента Его Величество отвергал требования Церкви организовать единую осаду – однако он все еще может одобрить этот союз. У вас просто нет иного выбора: примите условия Его Величества – или будете уничтожены.
Она глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки.
– И каковы же его требования?
– Армия фейри должна сдать оружие, – сир Берик сложил руки за спиной, – и покинуть город в течение двадцати четырех часов, после чего вы сдадитесь солдатам Его Величества. Вас будут судить за измену и, в случае признания вины, заключат в темницу до конца ваших дней. Такова милость, которую Его Величество предлагает в обмен на Меч Силы.
– Могу я внести предложение о том, куда вам стоит засунуть ваши требования? – прорычал из угла Мерлин.
– Не можешь, – бросила Нимуэ. Сир Берик фыркнул.
– Уверяю вас, миледи, это наиболее щедрое предложение из тех, что вы можете получить.
– А что насчет моих людей? – спросила Нимуэ. – Можете ли вы гарантировать их безопасность, когда они оставят город? Мы скрываемся за этими стенами только потому, что бежали из собственных селений, захватив только то, что успели унести на себе. А наших друзей и родных предали огню.
Сил Берик неловко пошевелился.
– Его Величество дает обещание, что его солдаты не тронут фейри.
– Но что насчет Красных Паладинов, которые устроили резню прямо под носом у короля безо всякого на то дозволения? Остановит ли король Утер эту беспричинную бойню? – Нимуэ повысила голос.
Берик раздраженно качнул головой.
– Его Величество не командует войсками Красных Паладинов.
– Так что же он за король, если не в состоянии защитить собственных подданных?
– Вы не в том положении, чтобы выдвигать встречные требования.
Нимуэ выдернула из ножен меч, и зал наполнился голубым сиянием.
– Это – Меч Силы. Говорят, кто завладеет им, тот станет единственным – истинным – королем. Мой народ выковал его в те времена, когда мир был еще молод. И если король Утер полагает, что достоин владеть им, – пусть докажет это. Пусть встанет на защиту фейри, как он защищает людей.
– Боюсь, я не вправе предлагать ничего большего, миледи, – сир Берик развел руками. – Есть ли что-то, что вы хотели бы передать Его Величеству?
Нимуэ откинулась на спинку трона, совершенно обессиленная.
– Передай, что у него еще есть время стать королем, достойным своего народа.
– Хорошо, миледи, – Берик развернулся, собираясь уйти, но замялся у дверей. – Просто для ясности: если бы король Утер гарантировал защиту вашего народа от Церкви, вы бы сдались и отдали меч?
Моргана в панике посмотрела на Нимуэ.
– Не отвечай! – Мерлин резко шагнул вперед.
– Да.
Пятьдесят один
Гавейн был вынужден дышать неглубоко: задерживая дыхание, он, казалось, мог уйти от жгучей боли. Руки онемели и были связаны за спинкой стула, а лодыжки привязаны к деревянным ножкам. Его раздели до исподнего, чтобы освободить большую площадь тела для применения пыточных инструментов. Слепой паладин лишил его левого глаза, а кожа, казалось, намертво прилипла к телу. Здоровым глазом Гавейн старался не смотреть на обожженную плоть. Он вздрогнул, услышав какое-то движение у входа в палатку: Гавейн боялся возвращения слепого с кожаным свертком, полным пыточных инструментов. Однако вместо паладина Гавейн увидел темного ангела. «Нет, это вовсе не ангел», – осознал он спустя мгновение.
Плачущий Монах.
– Не бойся, Пепельный, я не кусаюсь, – распухшими губами выговорил Гавейн. Монах вошел, но держался у стены.
Гавейна накрыла очередная волна боли. Склонив голову, он испустил долгий стон, тяжело и часто дыша. Монах натянул капюшон поглубже, окидывая пыточный шатер своим пронзительным взглядом. Когда боль вновь стала терпимой и Гавейн обрел способность дышать, он повернул голову в сторону Плачущего Монаха.
– Пришел полюбоваться, как я подыхаю?
– Почему ты промолчал? – спросил монах.
– Когда?
От боли Гавейн едва мог думать.
– Тогда, в палатке. Когда я привез тебя. Ты мог… – монах запнулся, – рассказать им обо мне. Почему не стал?
– Потому что все фейри – братья, – Гавейн попытался усмехнуться. – Даже те, кто потерян.
На здоровый глаз навернулись слезы, свидетельствующие о горе и душевной боли.
Монах приблизился.
– Эти страдания принесут тебе очищение.
– Ты и сам в это не веришь. Ты знаешь, что это ложь, брат.
– Не называй меня так! – предупредил монах.
– Посмотри на себя, – Гавейн попытался приподнять голову, чтобы глядеть собеседнику в глаза. – Посмотри, как они извратили твой разум.
– Страдания откроют тебе дорогу к свету истины.
– А скажи-ка, почему твой Бог желает смерти детям? Я видел, как паладины на лошадях преследовали малышей. Чем они виноваты?
– Детей я ни в чем не виню. Они не знают, что собой представляют.
– Ты убиваешь их.
– Детей я не трогаю, – повышая голос, настаивал монах.
– Ну ладно, значит, ты братаешься с теми, кто убивает детей во имя твоего Бога. А ты позволяешь им делать это. Твои плачущие глаза видели это, и оттого тебя терзает чувство вины.
