— Есть, товарищ генерал! — принял к исполнению Устинов и поднялся из-за стола.
— Погоди! Присядь! — остановил его Цинев и, тщательно подбирая слова, продолжил: — Запомни, Иван Лаврентьевич, в Москве на беседе с руководителем военной контрразведки товарищем Леоновым ты будешь представлять не только себя, но и партийную организацию нашего управления.
— Товарищ генерал, я отдаю себе отчет и не подведу.
— Надеюсь. Так вот, в Москве ни у кого не должно быть ни малейших сомнений в том, что коммунисты управления полностью поддерживают линию ЦК и лично Никиты Сергеевича Хрущева на искоренение искривлений социалистической законности. Мы осуждаем попытки бывших руководителей органов госбезопасности поставить себя над партией. Или у тебя на этот счет иное мнение?
— Никак нет, товарищ генерал! Принятые партией и лично вами кадровые и организационные меры оздоровили обстановку в коллективе управления.
— И еще, Иван Лаврентьевич, когда будешь общаться с руководителями в Москве, не забывай, — Цинев поднял указательный палец кверху и многозначительно заметил: — Там имеет значение не только слово, но и взгляд. Ты меня понял?
— Так точно, товарищ генерал.
— Не вздумай даже заикаться о Железникове, Мисюреве, Казачкине и остальных из банды Берии. Ясно?
— Так точно!
— И последнее. Внимательно изучи последние выступления Никиты Сергеевича. В их свете выстраивай свои ответы на вопросы о деятельности органов госбезопасности и нашего управления в частности. Помни, в Москве ты будешь представлять всех нас. Так что, Иван, не подведи! — закончил беседу Цинев.
Устинов покинул кабинет в смятенных чувствах. В его отлаженной жизни и службе намечался совершенно неожиданный поворот. За последние 14 лет ему, казалось бы, было не привыкать к превратностям судьбы и ее зигзагам. Но до сегодняшнего дня это происходило в рамках хорошо отлаженной системы, где он исполнял строго определенные функции и знал все от а и до я. О будущей работе у него имелось смутное представление, а главное, ее предстояло организовать на голом месте. Предложение Цинева вызывало у Устинова сложные и противоречивые чувства. С одной стороны, испытать себя в ином, чем контрразведчик, качестве и принять участие в создании нового направления в оперативной деятельности, что представлялось заманчивым и интересным. С другой стороны, он опасался потерпеть фиаско и оказаться в положении неудачника.
В тот день Устинову было не до явок с агентурой. Закончив работу над спецсообщением по материалам Нашего и передав его в секретариат, он прошел в «Ленинскую» комнату и в поисках выступлений Первого секретаря ЦК КПСС Хрущева обратился к подшивкам газет «Правда», «Известия» и «Красная Звезда». Проштудировав их, сделал выписки в блокнот и отправился домой.
Время было позднее, дети спали крепким сном. Устинов прошел на кухню. Жена подала на стол ужин. В сковородке пузырилась и потрескивала яичница. В воздухе витал аромат кофе. На плите сердито сипел чайник и со свистом пускал струйку пара. Вяло ковыряясь вилкой в сковородке, он ел без аппетита, мысленно возвращался к разговору с Циневым и оставлял без ответа вопросы жены. Его вид и поведение будили у нее тревогу, и не беспочвенно. В последние дни в гарнизоне ходили упорные слухи о новой волне чистки управления военной контрразведки. Чем она могла обернуться для семьи, Анастасии Никитичне не приходилось гадать. На ее глазах семьи арестованных генералов Железникова, Мисюрева и полковника Казачкина в одночасье стали изгоями. Их, без вины виноватых, как опасных преступников, погрузили в первый же эшелон и отправили в Советский Союз.
Умоляющий взгляд Анастасии Никитичны искал ответ в глазах Устинова и не находил. Он ограничился общими фразами о стажировке в Москве. После ужина остался на кухне, обратился к выпискам из выступлений Хрущева и, предвосхищая вопросы, которые могли задать в Москве, готовил ответы. В спальню отправился, когда было далеко за полночь, и долго ворочался с боку на бок. В воображении возникали картины того, как он впервые в своей жизни переступает порог кабинета руководителя военной контрразведки и ведет беседу. Диалог-фантазию прервал звонок будильника. Жена была уже на ногах и хлопотала на кухне. После завтрака Устинов прибыл в управление, получил командировочное предписание и выехал на вокзал.
Фирменный поезд Берлин — Москва отправился точно по расписанию. На календаре был декабрь 1954 года. В столице Германии зима только намеревалась вступать в свои права и пока извещала о себе легкими утренними заморозками. Чем дальше поезд продвигался на восток, тем все заметнее становились ее приметы. В Белоруссии она вела себя как полновластная хозяйка, шершавым языком поземки стелилась по дорогам и пригоршнями бросала мокрый снег в окна вагона.
Москва встретила Устинова настоящей русской метелью. На перроне Белорусского вокзала сугробы росли прямо на глазах. Пронизывающий до костей северный ветер забивал дыхание, забирался под шинель и покалывал жалящими иголками. Надвинув шапку на брови и подняв воротник, Устинов поспешил к метро. Людская река подхватила его, скатила по эскалатору к платформе и внесла в вагон. Через пятнадцать минут он был в центре столицы и вошел в гостиницу. Номер для него был забронирован в крыле, отведенном для военных. Побрившись и приняв душ, Устинов спустился в ресторан, позавтракал и отправился на Лубянку.
Метель к этому времени стихла. Небо прояснилось. Морозный ветер спал. Весело поскрипывающий под ногами снег, бодрый перезвон трамвайных стрелок и задорный смех стайки студентов подняли настроение. Устинов бросил взгляд на часы — до встречи с руководителем военной контрразведки оставалось больше часа — и решил пройтись пешком. Направляясь к площади Дзержинского, он с живым интересом вглядывался в Москву, в лица прохожих и искал приметы новой, после эпохи Сталина, жизни.
Минуло почти два года со дня его смерти. В тот мартовский день, когда диктор Левитан сообщил по радио о кончине Сталина, в далеком Берлине Устинов и те, кто находился рядом, испытали настоящее потрясение. В их душах поселились смятение и тревога. Ушел из жизни тот, кто был для них символом несгибаемости духа в борьбе с врагами, пытавшимися блокадой задушить молодое советское государство. Не стало того, вместе с кем они вырвали страну и себя из повального невежества и ужасающей нищеты, а потом самоотверженным трудом подняли ее из вселенской разрухи и сделали привлекательной звездой — мечтой для трудящихся всего мира на мрачном капиталистическом небосклоне. Вместе с ним они победили самого жестокого врага — фашизм — и освободили от него Европу. После неисчислимых потерь и немыслимых страданий они снова нашли в себе силы, чтобы после чудовищной войны и, казалось бы, невосполнимых потерь возродить страну.
Заканчивался второй год, как они жили без него — Сталина, ставшего при жизни земным богом. Его ближайшие соратники Хрущев, Молотов, Каганович, вставшие у руля страны, клялись в верности его делу и заверяли в неизменности намеченного им курса. Однако чувство тревоги не покидало Устинова. Он испытывал сомнения в том, что они, принявшие у Сталина тяжкую эстафету власти, будут так же твердо держать ее в руках и смогут выстоять в новой — холодной войне, развязанной политиками Запада.
