После ухода Филатова в американской разведке внимательно изучили видеозапись и пришли к выводу, что не ошиблись в расчетах. Нади исполнила свою роль безупречно. Филатов запал на нее. Опытная искусительница, она, выполняя задание резидента, не спешила затаскивать в постель «душку Анатоля» и умело разжигала в нем низменные чувства. Во время очередной встречи, проходившей на квартире и сопровождавшейся легким ужином, она заверила, что в следующий раз уж точно найдет необходимую литературу. Обещание она сдержала. Филатов выполнил поручение Думова, но ни словом не обмолвился о встречах с Нади. Плоть одержала верх над долгом разведчиком. Сгорая от нетерпения, Филатов с нетерпением ждал новой встречи с Нади.
Шли дни. Наступила пятница. В кабинете американского резидента и на постах наружного наблюдения перед советским посольством напряжение достигла предела. Разрядка наступила, когда на выходе из проходной появился Филатов. До встречи с Нади оставалось больше часа. На пути к ней он несколько раз проверялся, заглянул в книжную лавку, побыл около 15 минут, а затем по проходным дворам выбрался на соседнюю улицу. На стоянку машин, где стояло «рено» Нади, Филатов пришел без опозданий.
Их поездка по городу завершилась на «квартире родителей Нади» — конспиративной квартире резидентуры ЦРУ под объективами скрытых видеокамер. Ее фильмотека пополнилась новыми непристойными кадрами. Филатов об этом не подозревал, продолжал предаваться любовным утехам и набивать желудок деликатесами за счет оперативных расходов американской разведки.
На следующий день запись легла на стол Эдварда Кейна — ведущего сотрудника резидентуры ЦРУ в Алжире, работавшего под прикрытием 1-го секретаря посольства. Он непосредственно отвечал за оперативную разработку Филатова. Как полагал Кейн, устойчивая интимная связь советского военного разведчика с гражданкой США вела не только к краху карьеры и самой службы. Еще одним важным мотивом, который мог подвигнуть Филатова к сотрудничеству, являлась его патологическая жадность. За время общения с Нади он не сделал ей дорогого подарка, а после завершения вечеринок не стеснялся уносить с собой бутылку-другую вина. С этими оценками Кейна согласился резидент и доложил в Лэнгли — штаб-квартиру ЦРУ предложения по вербовке Филатова. Его шифровка не затерялась в бюрократических лабиринтах и поступила на стол Директора ЦРУ Уильяма Колби. Он не оставил ее без внимания. Алжир занимал значимое место в борьбе США и СССР за этот регион. Вскоре в адрес резидента последовало распоряжение Колби — осуществить вербовку Филатова. Директор, полагаясь на опыт сотрудников алжирской резидентуры, не стал присылать ей в помощь «костыли» — сотрудников центрального аппарата, специалистов по советской линии и предоставил Кейну право самостоятельно избрать форму вербовки и место ее проведения. Резидентура ЦРУ в Алжире приступила к выполнению распоряжения Колби.
В тот роковой для Филатова день, отправляясь на тайное свидание с очаровательной Нади, он не подозревал, что вместо постели окажется на адской жаровне. На месте встречи — автостоянке — его ждал сюрприз. В машине вместо Нади оказался Кейн. Она, сделав свое дело, ушла в тень. Филатов пытался ерепениться, но быстро сник, когда перед глазами замелькали фотографии обнаженных тел в самых непристойных позах. Жена, возможно, и простила бы ему супружескую неверность, но не партийный комитет и руководство ГРУ. Филатов поплыл. Страх и алчность терзали его мелкую душонку. В конце концов, верх одержала алчность, когда Кейн назвал сумму шпионского гонорара. Он превышал зарплату советского майора в несколько раз. В тот день разведывательная сеть ЦРУ в СССР пополнилась агентом Алексом.
Этих подробностей операции американской разведки по вербовке Филатова Устинов и его подчиненные не знали. Они пока располагали оперативными данными о его встречах с гражданкой США Нади Михайлофф и 1-м секретарем американского посольства в Алжире Эдвардом Кейном. Последний, по данным 1-го Главного управления КГБ, являлся кадровым разведчиком ЦРУ.
Все вместе взятое не оставляло у Устинова сомнений в том, что в лице Филатова он имеет дело со шпионом. Опыт работы по другим американским агентам говорил, что ЦРУ не станет утруждать себя постепенным втягиванием Карфагена — Филатова в сотрудничество, а уже на первых встречах станет выжимать его как лимон. А он знал немало — всех сотрудников резидентур ГРУ, КГБ и их дипломатические прикрытия. Особую опасность для деятельности советских спецслужб представляла осведомленность Филатова в ряде операций, которые проводились как в Алжире, так и в других странах Северной Африки. Любая, даже малейшая утечка информации о них нанесла бы существенный ущерб национальным интересам СССР в этом регионе. В условиях цейтнота времени Устинов вынужден был прибегнуть к испытанному способу — коллективному мозговому штурму, снял трубку телефона внутренней специальной связи. Ему ответил первый заместитель управления военной контрразведки, давний и испытанный соратник генерал-лейтенант Александр Матвеев.
— Добрый день, Иван Лаврентьевич, — поздоровался он.
— Здравствуйте, Александр Иванович. К сожалению, день не очень добрый, — посетовал Устинов.
Матвеев насторожился:
— Что случилось, Иван Лаврентьевич? По докладам с мест, оперативная обстановка находится под контролем и серьезных угроз безопасности не выявлено.
— Это пока. Вы последние материалы по Карфагену смотрели?
— Да. Он, похоже, поплыл. Если его еще не завербовали, то все идет к тому.
— Как бы там ни было, его заплыв нам может дорого обойтись.
— С учетом его осведомленности, да.
— Хуже всего то, что близость Карфагена к Думову фактически полностью раскрывает деятельность резидентуры ГРУ перед ЦРУ.
— Как говорится, Карфаген должен быть разрушен и как можно скорее! — решительно заявил Матвеев.
— Поэтому, Александр Иванович, прошу ко мне, помозгуем! Пригласите также Николаева. Пришло время принимать решение и по материалам на Инженера! — распорядился Устинов, опустил телефонную трубку на аппарат и задержал взгляд на фотографиях, оставленных помощником.
Они напомнили Устинову о встрече с однополчанами по службе в ГДР, состоявшейся два дня назад. С фотографий ему улыбались бывшие руководители, заслуженные ветераны: Николай Железников, Борис Мелентьев и нынешние сослуживцы: Семен Бурдо, Виктор Тарасов, Юрий Николаев и Александр Матвеев. В тот день им было что вспомнить и о чем поговорить. Сегодня, возвращаясь к встрече, Устинов испытывал грусть. В ближайшее время ему предстояло расставание с испытанными соратниками — Матвеевым и Николаевым. С точки зрения как дела, так и обстановки в коллективе 3-го управления, как полагал Устинов, назначение Матвеева на должность первого руководителя было бы оптимальным решением. В военной контрразведке, и не только в ней, а и во всем КГБ, трудно было найти руководителя, который бы имел больший оперативно-боевой опыт, чем он. Его авторитет как у руководителей, так и среди оперативного состава особых отделов был непререкаем. Матвеев не клонил головы перед самыми высокими начальниками и смело отстаивал свое мнение. В службе не терпел расхлябанности, проявлял требовательность и жесткость, но они не вызывали обид у починенных, так как были справедливы. Он не искал теплых мест, служил честно, с полной самоотдачей на всех участках, куда его направляли.
