«…Выросла в семье, не отличающейся большой набожностью и фанатизмом. Отец — инженер-электрик, никогда не носил военный мундир и не принимал участия в сборищах нацистов. Всю сознательную жизнь проработал на заводе. Мать — швея, абсолютно аполитичный человек. Сама ты во время учебы в институте не состояла в молодежных нацистских организациях. Свободно владеешь тремя языками: немецким, русским и французским. Готовый переводчик. Наши горе-союзнички не пройдут мимо тебя. Однозначно возьмут на работу, — размышлял Матвеев…
Для тебя даже не требуется отрабатывать легенду прикрытия. Все складывается естественным образом. Ты вырвалась из Берлина и возвращаешься домой, к родителям. Они проживают в южной Баварии — настоящее змеиное гнездо, куда бежит вся нечисть. Там хозяйничают американцы и французы. Они пригрели у себя фашистских недобитков и антисоветскую сволочь…
Тоже мне союзники! Мы проливаем кровь, а они торгуются с подонками! Выходит, вы ничем ни лучше этой фашистской мрази!»
Основания для такого вывода у Матвеева имелись, и весьма веские. В его памяти до точки, до запятой отложились последние шифровки. В них Главное управление контрразведки Смерш ориентировало подчиненные органы о враждебной деятельности французских спецслужб.
«…Из показаний репатриированных бывших военнослужащих Красной армии Павлова А. И. и Беляева И. М. было установлено, что некое «Бюро партизанских отрядов Франции» (г. Марсель) снабжает служивших в РОА и немецкой армии изменников Родине аттестатами, удостоверениями, что они состояли в партизанских отрядах и боролись против немецких захватчиков.
Одновременно ведут обработку советских граждан с целью склонения их к невозвращению на Родину.
Наряду с этим их активно вербуют для проведения шпионской деятельности против советских войск в Германии…»
В другой ориентировке сообщалось:
«…По данным нашего резидента в Париже, удалось установить, что только в одном Париже имеется 22 вербовочных пункта. В них осуществляется вербовка репатриантов. Особенно активная роль отмечается со стороны эмигрантского бюро Маклакова, швейцарского и шведского консульств и многочисленных французских и англо-американских разведпунктов…»
Враждебная деятельность спецслужб союзников, направленная против Советской армии и Советского Союза, подтверждалась в ходе фильтрационной работы, непосредственно проводимой управлением Смерш 1-го Белорусского фронта в среде репатриантов, возвращающихся в СССР из районов, освобожденных от нацистов армиями США, Великобритании и Франции. За последние несколько месяцев среди них контрразведчики, в том числе и подчиненные Матвеева, выявили десятки агентов, завербованных разведками Франции, США и Великобритании.
В этих условиях Лонге являлась редким подарком судьбы, и Матвеев решил воспользоваться им сполна. Подлив кофе в чашки, он продолжил прощупывать ее наводящими вопросами:
— Рената, а почему вы обратились в русский абвер? Кстати, почему абвер?
Девушка лукаво улыбнулась и ответила:
— Но я же не ошиблась, Александр Иванович? У вас я нашла защиту, не так ли?
— Все так. Но, извините, вы не ответили на мой вопрос.
— Почему русский абвер? Так назвал русский капитан, который привел меня к вам.
— Значит, наш абвер. А с настоящим абвером вам приходилось сталкиваться?
Вопрос-крючок не вызвал напряжения на лице Лонге и изменений в интонации голоса. Она не отвела взгляда в сторону и призналась:
— Да, я слышала о нем, но никого из сотрудников не знала.
Матвеев сменил тему и поинтересовался:
— А что вы намереваетесь делать дальше?
Лонге развела руками и, пряча глаза, призналась:
— Извините, но мне негде и не на что жить. Кроме вас, Александр Иванович, я никого не знаю.
Бесхитростный ответ Ренаты создавал хорошую основу для развития с ней оперативного контакта. В том, что он мог стать перспективным, у Матвеева оставалось все меньше сомнений. С такими яркими внешними данными и знанием языков Лонге была обречена попасть в поле зрения иностранных спецслужб. Будь то американская, британская или французская, большого значения это уже не имело, все они дули в одну — антисоветскую — дуду. Удача в лице Лонге сама плыла в руки Матвеева. Он не собирался упускать ее, задержал взгляд на забинтованной руке Лонге и посетовал:
— М-да, быстро же мои подчиненные забыли, как правильно накладывать перевязку.
— Ну что вы, Александр Иванович, она вовсе меня не беспокоит. Я чувствую себя хорошо, — заверила Лонге.
— Кто вас перевязывал?
— Ваш капитан.
— Который? — уточнил Матвеев.
— Ну такой, светленький.
— А-а, Маринин. Лучше бы черненький — старший лейтенант Лазарев, кстати, он холостой.
Рената улыбнулась и, стрельнув лукавым взглядом в Матвеева, обронила:
— У вас, Александр Иванович, есть и более симпатичные, чем он.
Он сделал вид, что не заметил, и поинтересовался:
— Ранка, как, не беспокоит?
— Нет-нет. Я не чувствую боли.
— И все-таки вам надо проехать в наш госпиталь. Пусть вас осмотрят специалисты, — настаивал Матвеев.
— Спасибо, Александр Иванович, но не стоит беспокоиться.
— Придется побеспокоиться, и не только о вашем здоровье. Я так понял, здесь у вас нет ни родных, ни знакомых?
— Да.
— Рената, а как вы посмотрите на то, чтобы временно поработать медсестрой в нашем медсанбате?
— Я-я?! — растерялась Лонге.
— Да, вы. Освоите новую специальность, а там и война закончится.
— Я… я, право, не знаю… Нам говорили, придут русские и… — голос Ренаты дрогнул.
— Больше не будут говорить! Мы люди, а не звери! — отрезал Матвеев, снял трубку телефона и приказал: — Иван, срочно пришли ко мне Лазарева!
— Есть! — принял к исполнению Волков.
Не успела Рената прийти в себя от столь неожиданного предложения, как в кабинет вошел старший лейтенант и спросил:
— Вы меня вызывали, Александр Иванович?
— Да, Володя. Твоя задача с этой девушкой, ее звать Рената, проехать в медсанбат. Пусть медики осмотрят ее рану и поменяют повязку.
— Есть! — принял к исполнению Лазарев.
— Это еще не все. Поставь Ренату на все виды довольствия. И еще, найди Коратуева, пусть зайдет ко мне. Вопросы есть?
— Никак нет, Александр Иванович.
— Действуй! — распорядился Матвеев.
Прошло несколько минут, и нему прибыл капитан Коратуев.
— Проходи, присаживайся, Миша! — пригласил к столу Матвеев и уточнил: — Чем сейчас занимаешься?
