Ситуация на левом фланге сложилась критическая. Подавив пулеметные точки, фашисты ворвались в окопы и вступили в рукопашную с моряками и десантниками. Силаев, собрав тех, кто мог стоять на ногах, бросился на выручку. Перепрыгивая через воронки, трупы, он не слышал свиста пуль и жил только одним: стрелять, бить и рвать зубами ненавистные мышиные мундиры. Рядом с ним бежали бойцы. Судороги сводили побагровевшие от напряжения лица, выдавливали глаза из орбит, а руки бугрились узлами мышц. У них не осталось других чувств, кроме ненависти.
Противники сошлись лицом к лицу. Звериный вой вырвался из сотен глоток, и в следующее мгновение русские и немцы схлестнулись в рукопашной схватке — самом жестоком испытании войны. Мат, предсмертные хрипы, скрежет металла, треск костей слились в дикую какофонию. В слепой ярости противники кусали, терзали, кололи тесаками и ножами друг друга. Чужая и своя кровь хлестала по лицам и по рукам. Стоны раненых и мольба умирающих неслись из-под ног, на них не обращали внимания.
Выпустив последний патрон в набегавшего фашиста, Павел помутившимися глазами искал нового врага. На него напал верзила с карабином наперевес. На солнце зловеще блеснуло лезвие. Павел, защищаясь, выбросил вперед саперную лопатку. Металл о металл брызнул снопом искр. Немец потерял равновесие. Павел кулаком сбил его с ног, со всего маха рукоятью лопатки размозжил голову и бросил взгляд вправо. В нескольких шагах, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, по земле катались моряк и фашист. Павел ринулся на помощь, в последний момент заметил, как на него нацелился рыжий фельдфебель, и успел уклониться от удара тесака. Острие, порвав гимнастерку и оцарапав левый бок, прошло мимо. Фельдфебель по инерции пролетел вперед. Павел вдогонку вонзил ему в спину лезвие саперной лопаты, а затем ногой сшиб немца, душившего моряка. Не выдержав натиска, фашисты отступили.
Над позициями защитников аэродрома ненадолго воцарилась затишье. Наступившая вязкая, гнетущая тишина плющила и прижимала к земле. Ее нарушали треск пламени и стоны раненых. Воспользовавшись передышкой, Павел и уцелевшие моряки, десантники и военные контрразведчики подобрали тех, кто был жив, и снесли в подвал. К этому времени Прасковья пришла в себя и готова была стать в строй. Силаев оставил ее ухаживать за ранеными, поднялся наверх и собрал последних защитников последнего русского рубежа на крымской земле. Их осталось меньше пяти десятков. В глазах боевых товарищей Павел читал один и тот же ответ: они готовы были стоять насмерть. Для него — офицера — наступило время беспощадного выбора: сражаться до последнего бойца или пойти на прорыв. У измотанных боями, измученных жестокой жаждой людей уже не оставалось силы на то, чтобы пробиться к горам. На открытой местности, где простреливался каждый метр, у них не было ни единого шанса, Павел распорядился заняться оборудованием позиции.
Короткая июльская ночь подошла к концу. Над далекими горами занялся хмурый рассвет. С восходом солнца фашисты снова пошли в атаку, она также захлебнулась. В течение дня они еще трижды предпринимали попытки захватить аэродром и каждый раз, неся потери, отступали.
Для горстки храбрецов закончился еще один бесконечно длинный день. На землю, истерзанную осколками и гусеницами танков, опустились вечерние сумерки. Уставшее летнее солнце скатилось за горизонт. Алая кромка диска последний раз вынырнула из моря и скрылась. Воды окрасились алым цветом, цветом крови, которой были политы руины древнего Херсонеса. На короткое время Павел и его боевые товарищи забылись в тревожном сне. Зыбкую тишину изредка нарушали грохот камней под неосторожной ногой и перекличка часовых, внимательно вслушивавшихся в зыбкую ночную тишину и ловивших малейший подозрительный шорох.
С первыми лучами на позициях отряда снова разверзся земной ад. Артиллерийские обстрелы сменялись атаками штурмовых групп. Трое суток фашисты безуспешно пытались сломить сопротивление последних защитников Севастополя, продолжавших драться за каждый пятачок земли.
Павел давно потерял счет времени и двигался как автомат. Кровь запеклась на растрескавшихся от жажды губах. При каждом вдохе горло драло словно наждаком. Соленый пот выел глаза, их застилала туманная пелена. В сумеречном сознании плескались озера кристально чистой холодной воды и низвергались струи водопадов. Мука жаждой, а не артобстрелы и атаки фашистов, становилась все невыносимей. Павел и оставшиеся в живых бойцы решили пробиваться к морю.
В ночь на 4-е июля все, кто мог стоять на ногах, пошли на прорыв. Ненависть и жажда жизни придали им дополнительные силы. Дерзкий замысел удался. Полтора десятка человек, в их числе Павел и Прасковья, вырвались из кольца окружения и пробились к берегу моря. Перед ними простиралась безмятежная даль. Напрасно их взгляды искали корабли Черноморского флота. Подступы к Севастополю, подобно стае щук, стерегли немецкие торпедные катера и эсминцы.
Павлу и его боевым товарищами ничего другого не оставалось, как сдаться в плен либо умереть с честью. Они решили сражаться до конца и продолжили бой. Зажатые со всех сторон на открытой местности, последние защитники Севастополя представляли удобную мишень. Подвергнув их минометному огню, гитлеровцы пошли в атаку. Павел и Прасковья, расстреляв все патроны, не думали о том, как сохранить свои жизни. Они жили только одним: забрать с собой в будущее бессмертие как можно больше врагов. Спрятав в карманы гранаты, он и Прасковья поднялись навстречу фашистам. Их окружили плотным кольцом и отвели в штаб. Последнее, что увидели Павел и Прасковья, — это тусклый блеск серебра офицерских погон. В следующее мгновение мощный взрыв потряс командный пункт гитлеровцев.
В наши дни о подвиге Павла Силаева, Прасковьи Горошко и сорока четырех военных контрразведчиков, погибших под Севастополем, напоминают надгробная плита с их фамилиями и скромная стела, установленная в Херсонесе обществом ветеранов военных контрразведчиков и местной администрацией. Она устремлена в бесконечную небесную высь, куда вознеслись души Павла, Прасковьи и их боевых товарищей.
Таких памятников с каждым годом становится все больше. Стелы, обелиски и часовни — это молчаливое эхо давно прошедшей войны, как часовые памяти, стоят на «Невском пятачке», на волгоградской, смоленской, крымской и других землях. За последние десять лет руководством Департамента военной контрразведки ФСБ России, обществом ветеранов-контрразведчиков возведено 47 памятников и одиннадцать часовен. Новое поколение военных контрразведчиков свято чтит память о своих героических предшественниках, кто плечом к плечу с боевыми товарищами-офицерами и бойцами Красной армии стояли насмерть и не покорились врагу. Эти символы воинской доблести напоминают ныне живущим, что нет святее уз, чем боевое братство, и нет выше чести, чем отдать жизнь за друга своего и свободу Отечества…
* * *
19 декабря 1954 года. Внутренняя тюрьма ленинградского управления КГБ при Совете министров СССР.
Зловещую тишину мрачного коридора, напоминавшего спуск в преисподнюю, нарушили монотонный металлический перестук, тяжелое дыхание и шарканье ног. В окружении трех дюжих палачей с трудом передвигался закованный в кандалы и походящий на бледную человеческую тень узник. Даже в этом состоянии он внушал страх тем, кто обрек его на немыслимые муки и страдания.
