Что она могла сделать? Славные Космо и Лоренцо Руджери снабдили ее духами и косметикой. Она взяла у них любовное зелье.
Оно оказалось бессильным. Диана владела более сильными средствами. И когда Генрих пришел к жене, голос его зазвучал смущенно и виновато. «Мой отец настаивает на том, чтобы мы завели ребенка», — сказал он, словно его появление требовало объяснения.
Почему она любила его? Он не был остроумен и занимателен. Его постоянное присутствие в ее мыслях и снах было необъяснимым. Он был, конечно, учтив и ласков, стремился скрыть, что их близость ему неприятна — правда, безуспешно. По всем законам человеческой природы Катрин должна была его ненавидеть.
Что могла предпринять юная и неискушенная в делах любви девушка, чтобы отнять его у опытной женщины? У Катрин не было подруг, которые могли дать ей совет. Что, если она поделится своими страданиями с королем во время верховой прогулки в составе Узкого Круга? Какое сочувствие он проявит! Какую доброту и сострадание! А потом, несомненно, расскажет историю, украсив ее деталями, своей фаворитке, мадам д'Этамп. Они позабавятся вдвоем за ее счет.
Никто не может позаботиться о Катрин, кроме нее самой. Она должна всегда помнить об этом. Поэтому ей следует скрывать свои горькие слезы; никто не должен знать, как страстно, с чувством собственности она любит этого застенчивого молодого человека — своего мужа.
Услышав, что к комнате кто-то приближается, она настороженно села на кровати. В дверь робко постучали.
Она ответила сухо и твердо:
— Кажется, я просила не беспокоить меня.
— Да, мадам герцогиня, но здесь молодой человек — граф Себастиано ди Монтекукули. Он хочет видеть вас. Он очень взволнован.
— Пусть он подождет, — сказала она. — Я еще немного буду занята.
Она вскочила с кровати, осушила свои глаза, напудрила лицо. С беспокойством посмотрела на свое отражение. Невозможно было скрыть, что она плакала. Как глупо давать волю чувствам! Ни при каких обстоятельствах нельзя проявлять слабость. Злость и обиду следует прятать в сердце.
Через десять минут она разрешила впустить графа. Он низко склонился над ее рукой, потом посмотрел на Катрин печальными глазами.
— Герцогиня, — сказал граф, — я вижу, что недобрые вести уже дошли до вас.
Она молчала, раздраженная тем, что он заметил следы переживаний на ее лице и проявил бестактность, не сочтя нужным скрыть это. Но о каких недобрых вестях он говорит?
Поскольку девушка не раскрыла рта, молодой человек продолжил:
— Я решил, что должен сообщить вам эту новость, герцогиня. Я знаю о вашей привязанности к кузену.
Она овладела своими чувствами. Неужели воспитание и природная сдержанность подводили ее только в отношениях с мужем?
Она понятия не имела, что имеет в виду граф, но произнесла абсолютно невозмутимо:
— Скажите мне, граф, что вам сообщили.
— Герцогиня, вам известно, что творится в нашем любимом городе. Жизнь под игом тирана стала невыносимой. Многие граждане оказались в изгнании. Тайно собравшись вместе, они решили направить петицию императору Карлу с просьбой избавить Флоренцию от Алессандро. Послом они избрали вашего кузена, благородного кардинала Ипполито де Медичи.
— И шпионы Алессандро узнали об этом, — догадалась Катрин.
— Ипполито добрался до Итри. Он хотел сесть там на корабль и отплыть в Тунис.
— И его убили.
Катрин закрыла опухшие глаза своими руками.
— Мой бедный кузен. Дорогой Ипполито.
— Яд был в вине, герцогиня. Его мучения были ужасными, но недолгими.
Она помолчала несколько секунд, потом сказала:
— Надеюсь, за его смерть отомстят.
— Его слуги сломлены горем, герцогиня. Италия оплакивает великого кардинала. Флоренция безутешна.
— О, наша несчастная страна, Себастиано! Наша бедная страдающая Италия! Я знаю, что вы чувствуете, Себастиано. Вы и я могли бы умереть за нашу страну.
— Я счел бы это за честь, — серьезно сказал молодой человек.
Она протянула руку графу, и он пожал ее. Катрин разволновала мелькнувшая в голове мысль; что-то предупреждало ее о великих грядущих событиях. Перед ней стоял человек, глаза которого фанатично блестели, когда он говорил о своей родине.
— Да, Себастиано, — сказала она, — ради блага нашей страны вы без колебаний отдали бы свою жизнь хоть тысячу раз. Есть и другие мужчины, подобные вам. Их не много, но вы — один из них. Если бы вы погибли за родину, ваше имя навеки осталось бы в памяти народа. Его произносили бы с почтением и благодарностью.
Глаза девушки сверкнули, и граф, глядя на Катрин, удивился тому, что ее считали незначительной, серой личностью.
— Порой случалось, — продолжила она, — что я имела привилегию заглядывать в будущее. Кажется, я вижу что-то сейчас. Однажды, Себастиано, вам представился шанс совершить великие дела во имя нашей страны.
Она говорила с убежденностью, ее глаза блестели неестественно ярко; молодому человеку показалось, что ее устами говорит какая-то загадочная сила. Он пробормотал:
— Моя герцогиня, если это случится, я умру счастливым.
Катрин, вздохнув, убрала свою руку.
— Мы оба должны жить разумно, мудро, — сказала она. — Но мы никогда не забудем нашу родину.
— Никогда! — пылко воскликнул он.
Она отошла от него и заговорила тихо, словно обращалась к самой себе.
— Я замужем за сыном короля… вторым сыном. У дофина слабое здоровье. Возможно, Господь предначертал мне принести славу Италии через моих детей. Так считал покойный Святой Отец. Мои дети!
Ее голос внезапно дрогнул.
— У меня нет детей. Я надеялась…
Она почувствовала, что теряет контроль над собой, и сказала:
— Мой муж влюблен в ведьму. Говорят, что на самом деле она — морщинистая женщина, которая принимает облик красивой молодой дамы. Жизнь — странная штука; пути господни неисповедимы. Меня успокаивает сознание того, что вы, граф, готовы на все ради меня и Италии. Если я стану королевой Франции, я не забуду вас — хотя я знаю, что вы не ищете почестей.
— Я лишь мечтаю о чести послужить нашей стране, герцогиня.
— Вы славный, благородный человек, граф. Мы оба всегда будем помнить о нашей родине. Здесь мы — чужие. Мы не вправе забывать об Италии. Останьтесь и побеседуйте со мной еще. Как приятно говорить на родном языке! Сядьте, граф. Говорите об Италии… на итальянском языке. Говорите о нашем любимом Арно, об оливковых рощах…
Но она продолжала говорить сама; перед глазами у нее стоял не Ипполито, которого она когда-то любила, а Генрих, смотревший сияющими глазами на Диану; его лицо было пристыженным, виноватым.
