Он колеблется.
— Я понимаю, твои предыдущие встречи с Божествами не принесли ничего хорошего, — с теплотой говорит она, — но, хоть меня не назовешь целиком и полностью приятной или доброй, я не замыслила против тебя дурного на время этой праздной беседы, Сигруд йе Харквальдссон.
Сигруд нерешительно обходит костер, и, хотя ему по-прежнему не хочется сидеть рядом с Божеством, он позволяет себе опуститься на бревно справа от нее.
— Ты и впрямь похож на короля из былых времен. Я их помню… — говорит она. — Отважные, свирепые и безжалостные. Жизни их были не длинней, чем у болотной мухи. Каждый настругал кучу младенцев, хотя лишь горстку — по обоюдному согласию. Я рада, что те дни остались далеко-далеко позади.
— Олвос, — говорит Сигруд. — Я… я чувствую, что должен сообщить тебе о природе моего визита, который отличается особой сроч…
Она машет рукой.
— Да-да-да. Ты здесь, чтобы попросить меня вступить в начавшуюся войну и установить мир, верно? Прихлопнуть ваших врагов, как мух, да? Я в курсе всего этого, и вы получите мой ответ в свое время.
— Ты знала, зачем я приду?
— О да, — мягко говорит она.
— Но как?
Она смотрит на Сигруда с чем-то вроде внезапного беспокойства о его интеллекте.
— Ты ведь знаешь, что я Божество, верно?
— Я имел в виду…
— Я слежу за всем издалека, — говорит она. — Я в курсе вашей ситуации. Кроме того, в ту же секунду, когда ты пришел сюда и оказался в моих владениях, внутри меня, я очень многое о тебе узнала.
— Так ты знаешь про детей?
Она кивает.
— И враг… он…
— Ты можешь назвать его имя здесь, — говорит Олвос. — Он сюда не проник. Пока, по крайней мере.
— Ноков, — говорит Сигруд. После стольких дней, когда он страшился произнести это имя, странно слышать, как оно звучит. — Ты о нем знаешь?
— Да.
— Но… но если ты знаешь об этом, знаешь, как все ужасно, то почему не…
— Я же сказала, что вы получите мой ответ в свое время, — повторяет она. — В этих переговорах все карты в моих руках, дорогой. Пожалуйста, не спеши. Ты уверен, что не хочешь табака?
— Нет, — говорит Сигруд расстроенно. — Нет, мне не нужен табак. Значит, мое появление тут входило в твои планы?
— Не совсем. Я наблюдала за событиями уже довольно долго, — отвечает Олвос. — И должна признаться, что все получилось в основном, как я и ожидала — не совсем утопия, но и не новый Миг. Не очень-то хорошо, но и не очень плохо.
— Если ты об этом знала, — говорит Сигруд, — если ты знала, что все это произойдет, почему… когда вы встретились с Шарой здесь, после Мирграда… почему ты ее не предупредила?
— Почему я не сказала ей, что существует небольшая армия неимоверно могущественных и очень податливых людей, которых можно заграбастать в любой момент? Почему я ничего не сказала тому самому человеку, что нацелился побыстрее попасть в правительственную верхушку и обладал единственным инструментом, позволяющим контролировать и уничтожить эту армию? — она язвительно смеется. — Мне, знаешь ли, показалось, что из этого не выйдет ничего хорошего.
— Ты ей не доверяла.
— Шара — лишь человек, — говорит Олвос. — Один человек, который собирался иметь дело со многими крупными людскими учреждениями. Не все люди, как ты и сам узнал, доброжелательны. Я решила, что будет мудрее пустить все на самотек, а не предоставить амбициозной выскочке ее собственную маленькую божественную армию.
— По-твоему, это обернулось к лучшему?
Олвос молчит. Она делает глубокий вдох и выдыхает, дым льется из ее ноздрей.
— Дело не в том, хорошо все обернулось или плохо, — тихо говорит она. — Это краткосрочные мерки для краткосрочных целей.
— Смерти стольких божественных детей? Стольких людей? Это краткосрочные цели?
Она смотрит на него. На мгновение ее глаза кажутся неправильными: они не столько глаза, сколько далекие огни, которые полыхают где-то в глубине ее лица.
— Я существую в течение очень долгого времени. Я видела много ужасных вещей. Как бы мне ни было грустно это говорить, да… Я позволю случиться нескольким маленьким трагедиям, чтобы предотвратить катастрофу. Я сидела здесь и наблюдала за многими вещами, что соткались в мире, за многими путями, которыми могло пойти грядущее. Я думаю, есть шанс, всего лишь маленький шанс, позволяющий выиграть путем наименьшего ущерба. Но он зависит от многого. В том числе от тебя.
— Я сделал свою часть, — говорит Сигруд. — Я сижу здесь и разговариваю с тобой. Остальное зависит от тебя.
Она медленно качает головой:
— Нет. Ты, Сигруд йе Харквальдссон, человек… как бы это сказать?.. великой движущей силы. Ты не останавливаешься. Ты не можешь остановиться. Ты катишься вперед, мчишься стрелой, уничтожая многое на своем пути. И вот ты здесь, прикатился к моему порогу — но тут ты тоже не остановишься. Ты это знаешь. Я это знаю. Я за тобой следила. Очень, очень внимательно.
У Сигруда что-то вздрагивает в животе, когда он это слышит.
— Ты за мной следила?
— О да.
— Почему?
— Потому что ты в высшей степени странное существо, Сигруд. Даже если бы ты не был так связан со всем этим, я бы все равно за тобой наблюдала — вот насколько ты увлекателен.
— Как это понимать — «в высшей степени странное»?
— Неужели тебе и впрямь надо об этом спрашивать? Ты выжил в обстоятельствах, которые почти никто не смог бы пережить. Ты одержал верх над существами, кого многие считали непобедимыми. Если бы это были старые времена и я, взглянув на свои владения, увидела какого-нибудь странного смертного бродягу, прорубающего себе путь сквозь мир, как ты это делаешь сейчас, — знаешь, что я подумала бы? — Олвос наклоняется к нему. — Я бы подумала: ух ты, его коснулось Божество. Какой-то другой бог. Он человек, владеющий чудом или благословленный, искажающий реальность на своем пути. Я бы отнеслась к такому смертному с большим подозрением. Очень большим подозрением.
— Меня не касался бог, — медленно произносит Сигруд. — Меня пытали божественным орудием, и только.
— Да, это верно. Но подумай вот о чем, Сигруд, — говорит Олвос. — Удалось ли твоим мучителям снова использовать то божественное орудие после того, как ты его выдержал? Как же оно называлось… — Она щелкает пальцами.
— Перст Колкана, — говорит Сигруд.
— Да, разумеется. Жуткая штуковина. Ты когда-нибудь видел, чтобы других заключенных заставляли держать ее после твоего жестокого испытания? Может, и нет. Слондхейм был ужасным местом, кошмаром наяву, и тебе наверняка трудно вспоминать, что там происходило. Но я не думаю, что ты видел, как его использовали снова… ведь так?
