«Заставь его говорить».
— Ты… ты убил Шару, верно? — хрипит Сигруд. — Ты заплатил Кхадсе, чтобы он это сделал.
Ноков просто смотрит на дрейлинга, и лицо юноши странным образом лишено эмоций.
— Почему? — продолжает Сигруд. — Какую угрозу она представляла для тебя?
— Угрозу? — переспрашивает Ноков вежливо-озадаченным тоном. — Я, разумеется, ее ненавидел. В точности как ненавидел ее тетю. Но она не представляла для меня угрозы.
— Тогда зачем ее убивать?
— Так… было нужно. Что-то вроде этапа в процессе. — Далекие звезды в его глазах становятся чуточку ярче. — В конце концов, это ведь ужасно трудно — убить Божество.
— Это из-за Татьяны? — спрашивает Сигруд. — Ты из-за нее так поступил? Сперва убить родителей, потом взяться за ребенка?
— Зачем ты прикидываешься таким дурачком? — спрашивает Ноков. — Ты работаешь с ними, ты работал с ней. Ты знаешь, чего я жажду. — Он наклоняется ближе. — Я их найду. И поглощу. Ты это знаешь. Это неизбежно.
— Татьяна Комайд, — произносит Сигруд, — не Божество.
Ноков смеется.
— Я почти верю тебе, когда ты это говоришь.
— Я точно в это верю.
— Возможно. Однако видел ли ты ее?
— Что ты…
— Хватит, — перебивает Ноков. — Скажи мне. Скажи мне, где все остальные.
Сигруд пытается думать. Левый бок ноет от боли, но она не идет ни в какое сравнение с болью в левой руке. Это старая, знакомая боль, но она уже давно не бывала такой сильной: с того самого дня, как его искалечили в тюрьме… или, как понимает Сигруд, с последней встречи с Божеством.
— В конце концов я их разыщу, — говорит Ноков и подходит ближе. — Они не смогут прятаться вечно. И каждый, кого я нахожу, увеличивает мою силу все больше и больше. — Он подается вперед, его странные темные глаза похожи на глубокие провалы на лице. — В конце концов они будут жить во мне. Это лишь вопрос времени. И когда это случится, я исправлю все бесчисленные ошибки, совершенные в этом мире. Я их исправлю, одну за другой. Справедливый мир. Нравственный мир! Вот что я сотворю.
Сигруд вспоминает, что сказала ему бледная континентская девушка: «Когда он тебя поймает, вытащит все секреты из твоего нутра».
Дрейлинг понимает, что, хотя раньше попадал в плен, еще ни разу не был в плену у Божества.
«Я здесь умру, верно?»
— Я могу швырять тебя об каждый камень этого мира, — яростно шепчет Ноков, — и сделать так, что ты останешься жив, чувствуя каждую вспышку боли, каждую трещину в скале. И когда я сломаю все кости в твоем теле, я разыщу какую-нибудь забытую тень на дне реальности и оставлю тебя там навсегда. Слышишь меня? Я обрушу на твою голову каждую пытку и каждую боль, которую испытал сам. Ты меня понимаешь?
Сигруд слышит. «Если я умру, — думает дрейлинг, — то, по крайней мере, ничего ему не скажу».
Он закрывает глаза.
Он думает об океане. О волнах, то суровых, то нежных, что растекаются по гладким белым пескам. О запахе соли…
Он открывает глаза.
— Жугов.
Ноков моргает.
— Что?
— Жугов, — повторяет Сигруд хриплым, скрипучим голосом. — Он был твоим отцом, верно? Ты дитя Божеств, не так ли?
Ноков темнеет лицом.
— Жугов не прощал обиды, — продолжает дрейлинг. — И, как ты, он был диким, темным существом… Я это знаю. Потому что я его видел. Я был там, когда умер его последний обломок. — Он ухмыляется. — Именно я направил корабль, полный взрывчатки, прямо ему в физиономию. Ты об этом знал?
Верхняя губа Нокова подворачивается, обнажая зубы.
— Хватит, — говорит он. — Скажи мне. Скажи все, что знаешь!
— Я уничтожил его армию, — говорит Сигруд. — Это был я. Они с Колканом ее создали, но я все разорвал в клочья единственным бортовым залпом.
— Заткнись, — говорит Ноков.
— Они были чокнутые, — не унимается дрейлинг. — Но даже чокнутым богам не по плечу современный мир…
— Заткнись! — кричит Ноков. Он хватает висящего в воздухе Сигруда и швыряет на землю, держа руками за горло. Сила удара такая, словно дрейлинг попал под поезд. — Захлопни свою поганую пасть!
«Сделай это, — думает Сигруд. — Убей меня. Убей меня раньше, чем под пыткой заставишь что-нибудь выдать».
Он едва может говорить, но ему удается смеяться, хватая воздух ртом.
— К тому времени от Жугова мало что осталось… Понимаешь, он совершил ошибку. Заточил себя вместе с Колканом — и за минувшие десятилетия они слились воедино…
— Заткнись! — кричит Ноков. Он хватает Сигруда за горло и снова бьет им об землю.
Сигруд кашляет, но продолжает:
— Твоего отца едва можно было узнать… в самом конце это существо было почти целиком Колканом…
— Да заткнись ты наконец! — орет Ноков. Его лицо искажено в подростковой ярости, он заносит правую руку, чтобы обрушить на череп Сигруда сокрушительный удар.
Сигруд думает об океане.
Он думает о лице Сигню, залитом лучами заката, в тот день, когда он и она поклялись восстановить Вуртьястан. Как он гордился ею, как она гордилась им…
«Сделай это, Ноков. Просто сделай это».
Но когда кулак противника несется на него, профессиональная подготовка берет верх: Сигруд вскидывает левую руку, превозмогая сильную боль, и пытается блокировать удар.
Рука Нокова летит со скоростью молнии.
Левая рука Сигруда поднимается…
И ловит кулак мальчишки.
Ноков изумленно моргает и таращится на свою руку, которую схватил Сигруд.
Дрейлинг хмурится, сбитый с толку. Раньше, когда Ноков его касался, это было все равно что попасть под падающее дерево или попытаться поймать дым. Но теперь левая рука Сигруда держит правый кулак Нокова, и тот определенно ощущается…
Ну, человеческим. Таким, каким и должен быть кулак совсем молоденького парнишки. И, думает дрейлинг, схватив кулак Нокова, он не испытал никакой сверхъестественной силы: уж скорее это был неуклюжий, неловкий замах подростка.
У Нокова это вызывает явственную тревогу.
— Что… Как ты это сделал? — Он тянет руку. Сигруд держит крепко. — Как… Что происходит?
Сигруд не знает. Но зато он знает, что держит руку из плоти и крови.
И он ее сжимает. Сильно.
Ноков ахает, потрясенный, и отпускает шею Сигруда, пытаясь левой рукой высвободить правую.
Но дрейлинг держит крепко. Он продолжает сжимать хватку, и его большие, жесткие пальцы ломают тонкую, хрупкую кисть Нокова.
Ноков кричит от боли. Он падает на колени.
