Когда проезжал мимо букинистической лавки на Моховой, страсть к книжным редкостям взяла свое. Сыщик решил на мгновение заглянуть в это царство древних раритетов.
Антикварий Фадеев был счастлив:
— Любимому покупателю — нижайшее почтение! Вот редкость — «Избавление из темницы»…
Запретная зона
Шифровка
Сыщик прибыл в так хорошо знакомый ему по старой службе дом под номером 5, что в Большом Гнездниковском. В сыскной полиции в этот ночной час было пустынно. Кроме самого начальника, внизу сидели лишь солдат с ружьем да дежурный офицер.
Кошко положил перед Соколовым замусоленную, вырванную из гимназической тетради по арифметике четвертушку бумаги. С пренебрежением произнес:
— Зря хлопочешь, Аполлинарий Николаевич! Уверен, что с нетрезвых глаз лакей накалякал тут бессмыслицу.
Соколов осторожно разгладил бумагу. Четко по строке было написано:
3v. Iv. I, вv. 3. вv. К. вд. Л. iv.
Гений сыска весело взглянул на Кошко:
— Ты, Аркадий Францевич, всерьез считаешь, что эти записи — баловство психа?
На этот раз Кошко уклончиво ответил:
— Я не исключаю и такого варианта. Соколов твердо заявил:
— Это, уверен, шифровка, но, кажется, самая примитивная.
Кошко деловито предложил:
— Давай срочно отправим ее в военную разведку. Заодно скинем с плеч дело по расследованию двойного убийства, пусть ими занимается Генштаб.
Соколов удивленно поднял бровь:
— А для чего я столько усилий потратил, гоняясь за Калугиным? Чтобы помогать кому-то выслужиться?
Кошко, умный человек, тут же нашелся:
— Дело общее, а Генеральному штабу это на руку.
Соколов заметил:
— У них служит знаменитый старик шифровальщик Зыбин. Про него легенды рассказывают — самый хитрый шифр играючи разоблачает. Как-то откопали невероятную редкость — доисторическую каменную плиту с неизвестными письменами. Ученые бились, бились, прочитать не могут. Обратились к Зыбину — расшифровал, герой!
После многозначительной паузы Кошко кивнул:
— Согласен, дело оставлю за нами, если ты шараду… разгадаешь, — и добавил, лукаво глядя на Соколова: — Тем более что, по твоему мнению, Аполлинарий Николаевич, шифровка не шибко трудная.
— Не трудней, чем надписи на древней плите!
Дорогой дальнею
Соколов минут пять безотрывно глядел на запись. За сыщиком с легкой улыбкой наблюдал Кошко, тишину, впрочем, не нарушая.
Наконец шумно выдохнув, Соколов громко сказал:
— Я решил задачу. Это действительно нехитрый шифровальный способ. Я в детстве развлекался тем, что вместо текста писал цифры, соответствующие порядковому номеру буквы в алфавите. А здесь то же самое, но наоборот — буквами зашифрованы цифры. Прописные буквы — часы, строчные — минуты. Цифра «О» обозначена ижицей — последней буквой алфавита. Бери, командир, карандаш, записывай: «Восемь ноль, точка. Десять ноль, точка. Десять тридцать, точка». Далее цифры подчеркнуты: «Восемь двадцать, точка. Одиннадцать тридцать пять, точка. Двенадцать десять, точка». Все! — И Соколов весело рассмеялся: — Ну и шифр! Жаль, что ты не успел отнести его в разведку, вот хохоту было бы!
— Так что это? Новая шифровка?
— Всего лишь расписание поездов Москва — Петербург. Подчеркнутое — время отправления вечерних поездов.
Кошко снял с полки пухлый том небольшого формата в бордовой обложке — «Официальный указатель железнодорожных сообщений на зиму 1913/14 г.». Затем открыл страницу 100, всплеснул руками:
— И впрямь совпадает, точка в точку!
— Мог бы и не утруждаться. Мы оба знаем это расписание назубок, потому как часто наведываемся в Северную столицу. А лакей Калугин его не знает. Когда собрался бежать туда, загодя выписал его из справочника.
Кошко задумчиво подергал аккуратно подстриженную бородку:
— Любопытно другое: почему ресторанный лакей занялся шифровкой? Детство золотое вспомнил, когда забавлялся подобными штучками?
— А может, привычка выработалась к шифровкам?
— Логично! И не случайно Калугина интересует именно Петербург. Там живет его мать. Мы тут тоже время попусту не тратили, вот ее адрес: Саперный переулок, дом номер пять, Калугина Матильда Рудольфовна. Дали телеграмму, чтобы за этим домом установили слежку. Если появится Калугин, я приказал его арестовать.
— В соседнем доме приходилось мне бывать — у знаменитого балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа, царствие ему небесное. Ну что, мне как раз пора в Петербург. Ты, Аркадий Францевич, кажется, тоже призван туда же на празднование столетия Лейпцигской битвы?
— Да, государь почтил меня приглашением. Замечательный праздник! Эта битва и разгром Наполеона решили победоносный исход войны. Русские проявили себя героями. Сегодня и отправимся?
— Пора! Весьма в удобный для нас город бежал преступник — как по заказу. Отправь телеграмму в петербургский сыск. Пусть к нашему приезду коллеги подарок приготовят — возьмут под арест Калугина.
Кошко улыбнулся:
— Спасибо за великодушное разрешение! Я тоже полагаю, пусть лучше питерские возьмут его, чем ты, Аполлинарий Николаевич, — задержанный целее будет. Ну что, я пошлю на вокзал за билетами? На какой поезд взять?
Соколов шутливо ответил:
— На тот, что отправляется в одиннадцать тридцать пять, точка.
Кошко весело расхохотался.
Соколов мудро заметил:
— Хохотать будешь, когда Калугина за решетку посадим. А сейчас рано… Этот тип не так прост, как на первый взгляд кажется.
И гений сыска оказался прав.
«Черный кабинет»
Январь 1914 года начался оттепелью, порой даже шли дожди. Потом вдруг ударили морозы, покрыв прочным настом дороги.
Соколов не стал садиться в сани. Верный привычке, он быстрым шагом направился к Николаевскому вокзалу вниз по Каланчевке.
Справа в высоком небе стыла яркая фосфорическая луна. Резкий ветерок порой ожигал нос и щеки. Улицы были пустынны. Обыватели мирно спали в теплых постелях, а театральный разъезд еще не начался. Даже дворники попрятались по своим хибарам. Лишь неутомимые труженики — московские городовые, — кутаясь в бараньи шубы и притоптывая валенками, доблестно мерзли на своих постах.
На вокзале была обычная радостно-тревожная суета, которая каждый раз возникает при отъезде. Мраморные полы сияли чистотой, зеркала отражали богатую публику зала первого класса, возле буфета была обычная толчея, а двери в ресторан то и дело открывались, впуская-выпуская посетителей.
