К утру глаза пришли в норму. Я вышла из дома на пятнадцать минут раньше обычного. И, притаившись на лестничной клетке в подъезде, занялась макияжем. С кремом проблем не было. «Балет» прекрасно замазал мои прыщи. Правда, он был какого-то странного, светло-кирпичного цвета и плохо коррелировал со слегка синюшным натуральным оттенком кожи. Не зря же продавщица в галантерейном магазине «Весна» не хотела мне его продавать, хоть я клялась, что меня послала мама. Три дамы в фирменных халатиках с подозрением рассматривали горку медяков, которую я высыпала на прилавок.
– Девочка! А почему твоя мама сама не пришла? Как же можно доверить ребенку подбирать тональный крем? Да у нас и подбирать нечего. Завоз будет только через неделю. Остались два тона – «Персиковый» и «Цвет загара». Но они темные.
Персики тогда очень любила, особенно консервированные в банках, поэтому выбор был предрешен. К тому же ждать неделю нового завоза не входило в планы. Костя мог окончательно втюриться в новую соседку по парте, и это серьезно усложнило бы задачу.
– Мне «Персиковый»!
Продавщицы еще немного посомневались, но все же пересчитали мои пятачки, пробили в кассе чек – и выдали заветные покупки, завернутые в толстую серо-коричневую бумагу. Под напутствия: «Надеюсь, мама тебя не убьет!» и «Имейте в виду, косметика возврату и обмену не подлежит!», я, счастливая, выскочила из магазина.
И вот он, волшебный крем. Металлический тюбик, металлическая перепонка, которую проткнула бабушкиной шпилькой.
Тратить его на шею было жалко. Да и кто там будет смотреть на шею? Когда есть прекрасное лицо и выразительные глаза? Дошла очередь и до них. Тушь-плювалка тоже не подвела. Во второй раз красить ресницы оказалось намного быстрее и проще. И запах гуталина раздражал уже меньше. Что значит мастерство!
Распустила волосы, сделала в обглоданное зеркальце томный взгляд. Я лучше Ирины Понаровской!
До школы три квартала и переходить две дороги. Надо торопиться. Я вышла из подъезда и подняла голову. С неба падали огромные хлопья снега. Просто новогодняя сказка в начале марта! Волшебные снежинки попадали мне на лицо, я ловила их губами и чувствовала себя счастливой. Взрослой и необычайно красивой. Так же думали и прохожие, встреченные мною по пути. Они тормозили, оборачивались вслед. Все. Один, весьма уже взрослый и симпатичный мужчина, настолько впечатлился, что ступил мимо расчищенной тропинки и провалился одной ногой в снег. Это был успех! Даже черная кошка, пытавшаяся перебежать дорогу, замерла как вкопанная. Глаза немного щипало. Приходилось их постоянно тереть. О господи! Как же тяжело быть взрослой! Снег шел все гуще. Глаза щипало все сильнее. Наконец ко мне подошла какая-то женщина.
– Девочка! Что с тобой случилось? Ты упала? Что у тебя с лицом? Был пожар? Больно? Вызвать скорую?
И тут я наконец посмотрела на себя в тусклую витрину продуктового магазина. Витрина была настолько тусклая, не мытая уже лет так пять, что сразу я не поняла масштаба катастрофы. А вот когда разглядела… Боже! Почему никто в магазине не предупредил меня, что отечественная тушь на дух не переносит осадки? И даже влажную погоду? Она моментально размокает и ручьями стекает в глаза и на лицо.
А я еще и размазывала тушь, перемешивая с кирпично-розовой густой массой крема «Балет». И ничего не замечала, потому что на холодную погоду у меня были перчатки серо-буро-малинового оттенка, на которых и грязь, и косметика оставались незаметны. В результате мое лицо выглядело так, будто я окунула его в мазут, а потом долго пыталась оттереть, но безуспешно. Розово-черные разводы напоминали мраморную облицовку станции метро «Баррикадная».
Я заорала. Закутавшись в шарф и спрятав от позора глаза, развернулась и рванула домой. Сердобольная женщина так и осталась стоять с открытым ртом.
Но дома была мама, и показываться ей в образе станции метро точно было нельзя. Пришлось затаиться в подъезде, в том же закутке, где я всего полчаса назад наносила макияж. И теперь закуток пригодился снова. Чтобы ликвидировать то, что от макияжа осталось. В ход пошли подручные средства в виде шарфа и снега с подоконника. Это было ужасно. Насколько легко наносились тушь и тональный крем, настолько же мерзко и тяжело они смывались. Провозилась, наверное, час. И еще не знала, что классная руководительница, не обнаружив на первом уроке отличницы, не пропустившей за учебный год ни одного занятия, почему-то разволновалась и позвонила моей маме. Мама тоже разволновалась, потому что самолично надевала на меня шапку и выпроваживала за дверь без пятнадцати восемь. После ударной дозы настойки валерьянки по тревоге был поднят папа, который только доехал до своей работы. А также бабушка, которая жила неподалеку, и вся наша многочисленная родня, проживавшая уже на расстоянии сорока километров, но имевшая собственный автотранспорт, связи в милиции и горячее желание найти ребенка. Родственники выехали немедленно и оказались на месте, опередив даже бабулю и папу… То-то удивлялась, отчищая тушь, что лифт ходит мимо как заведенный, что совсем нехарактерно для времени, когда уже все разошлись и разъехались по учебам и работам.
Я нашлась сама. Оттерев последние мраморные разводы голубеньким шарфиком, поднялась на свой этаж и увидела настежь открытую дверь квартиры. Это конкретно не понравилось. Внутри обнаружилась куча знакомых лиц, смотревших на меня со смешанным чувством ярости и счастья, что не понравилось еще больше. Из глубины доносились мамины и еще чьи-то рыдания. За спиной открылись двери лифта и оттуда вышел весь зеленый папа. По лестнице, тяжело грохоча сапогами, пешком поднимался наряд милиции с овчаркой. Дрожа, стояла в окружении родни и овчарки и понимала, что надо как-то объясниться. Но как? После минуты гробового молчания пришло самое верное решение. Я упала в обморок. Чем поставила точку в затянувшейся сцене. Выглядела и так ужасно. (Еще бы! После часового трения лица колючим шарфом глаза превратились в щелки, а прыщи на лице разрослись в несколько раз и призывно алели.) А обморок довершил картину, благодаря которой родители вызывали скорую, выставив родственников и милицию за дверь.
И вот вечером, когда суета улеглась. Когда с гудящей головой проснулась после антигистаминного препарата, заботливо вколотого приехавшей бригадой… Когда бабулю отпустили из больницы, сделав ЭКГ, капельницу и отпоив корвалолом… Вот тогда-то все же решилась спросить у мамы про свойства отечественной туши. Для конспирации пришлось плести быль про одну свою одноклассницу, которая тайком от родителей накрасила глаза и попала под снег. И напугала своим видом прохожих. Мама посмеялась (насколько могла смеяться после пережитого) и объяснила, что такое отсутствие стойкости – феномен советской косметики. Помада мажется обо все, что есть в радиусе метра, и съедается при облизывании губ. Тушь течет не просто от влаги, а при первых на нее намеках. Именно этим объясняется удивлявший иностранцев факт: по утрам в СССР на работу ехала серая женская масса с лицами-блинчиками. В меховых шапках на глаза или в пуховых платках. Ранних посетителей держали в ожидании – первые полчаса работы учреждений были посвящены марафету. И вот, когда наконец начинался прием – вуаля! В каждой конторе, в каждом почтовом отделении, в каждой регистратуре поликлиники сидели просто неземные феи. С ресницами до бровей и пухлыми губками цвета невинной розы.
