– Крови? – в один голос переспросили офицеры.
– Да. Раненый переплывал или повредившийся какой. Щас, понятное дело, на лодке и следа не осталось – помыл я ее, а тогда точно была кровь. Агафон, кабы не уехал, подтвердил бы, он тоже видел.
– Поня-я-я-тно, – протянул Шелестов. – Мы, Яков Михайлович, можем воспользоваться вашей лодкой?
– Да берите, все одно немец придет – заберет.
– Ну, до этого может и не дойдет.
– Дойдет. Самолеты германские листовки сбрасывают, в них по-русски написано, чтобы люди не уезжали, скоро новая администрация придет, и все как прежде будет, даже лучше. И все в таком смысле. Сам я листовку эту не читал, сдалась она мне, другие читали да пересказывали.
В разговор вступил Буторин:
– Вот вы, Яков Михайлович, вроде как от советской власти пострадали, а прихода немцев не желаете? Отчего так? Ведь вы для них – пострадавший от Советов, значит, вас не только не тронут, а еще и должность хорошую предложат, паек дадут или что там у них на этот случай положено.
Сабаров усмехнулся:
– Меня, молодой человек, не советская власть осудила, а сволочь разная. У нее, вишь, от высоких чинов голова кругом пошла. От безнаказанности озверели. Но – что было, то прошло. Выпустили, и слава богу. Я на советскую власть зла не держу. А немцы мне здесь на черта не сдались! Плевал я на их новый порядок, на должности и пайки. Да и кому я, старый, нужен? Лишь бы не трогали нас с Настей, да она, убогая, им тоже не нужна.
Анастасия когда-то давно сломала ногу, а врачи неправильно вставили кость, от того и хромота получилась.
– Да, странный вы человек, – проговорил Шелестов.
– Да вы сами-то такие, – Сабаров снова прищурился, – сами же сидели недавно. Сиделец сидельца сразу узнает. Или, скажете, не так?
Коган смутился. Выручил Шелестов:
– Не так, Яков Михайлович, но не надо сейчас об этом.
Старик усмехнулся:
– Ладно, понимаю. Ночевали-то где, в сарае?
– Да.
– Двое ко мне могут перейти, а двое у Настасьи уместятся. Нечего по сеновалам без баб лазать.
Напряжение спало, все разом заулыбались.
– Спасибо, Яков Михайлович, но сегодня мы ночевать не будем. Прогуляемся до места, поищем следы Маханова. Если и вернемся, то за полночь.
– Вы, главное, засветло в городе не показывайтесь. А сюда приходите с прохода, он от Прибрежной как раз через Чистую, к центру, ведет. Перемахнете через плетень и будете во дворе, он как раз низкой городьбой, только для порядка, обнесен. Собак мы уберем.
Офицеры дождались темноты и направились к месту засады. Прошли Прибрежную, через улицу, где находился сейчас Маханов, спустились к реке. Лодки привязаны веревками к кольям, весла на месте. Нашли лодку Сабарова. Быстро переплыли Терев, спрятали посудину в кустах, чтобы с того берега не было видно. Вышли на поле, потом спустились в балку. Два километра прошли за десять минут.
В кювете валялись два обгоревших остова легковых автомобилей.
Шелестов заметил:
– Место засады. Здесь «ГАЗ» перегородил дорогу «Эмке». Что было дальше, нам тоже известно. Маханов остался в «Эмке». Когда диверсанты подошли к нему вплотную, инженер открыл огонь. Одного убил. Потом налетел «мессер», сбросил бомбы. Если бы Маханов не выскочил до взрыва, его останки тоже были бы здесь. Значит, успел. Дальше, думаю, было так. После взрыва пролежал какое-то время без сознания – не могло его не зацепить Пошел дождь, конструктор очнулся, сориентировался. До деревни далеко, не дойти, до райцентра рукой подать, но по дороге нельзя. Значит, спустился, как мы, в балку. Сейчас ты, Витя, – Шелестов посмотрел на Буторина, – выходишь к месту засады и осматриваешься там.
Буторин пожал плечами:
– И что я найду после того, как там побывала уйма людей? Одна опергруппа небось натоптала, да еще дождь.
– Осматриваешься!
– Есть.
Шелестов перевел взгляд на Когана:
– Ты, Боря, осматриваешь лес: смотришь тропы, канавы, места удобные, где можно переждать. Долго Маханов находиться в лесу не мог, но вдруг решился двинуть к деревне? Мы не знаем, в каком точно состоянии он был.
Коган покачал головой:
– Я, конечно, все посмотрю. Но как же кровь в лодке? И ведь кто-то же на ней переправлялся на другой берег?
– Надо все версии отработать.
– Понял.
Шелестов кивнул Сосновскому:
– Мы возвращаемся в балку. Смотрим внимательно там.
– Чего мы там увидим-то?
– Небо звездное, скоро луна появится, да и фонарь есть. Высматриваем пятна на траве, примятости от сидения или лежания.
– Времени слишком много прошло, чтобы примятости остались.
– Это ты слишком много говоришь. Разговорился, видите ли. Вперед, за мной.
Осмотр места засады, как втайне и предполагал Шелестов, ничего не дал, а вот в балке Сосновский усмотрел темное пятно на траве, а поодаль – заваленный комом земли окровавленный клочок рубахи. Возможно, Маханов еще и присыпал ком свежей землей, но ее размыло дождем.
– Ясно, – подытожил Шелестов, – конструктор пошел тем же путем, что и мы, только в обратную сторону. Сигнал на сбор, Миша.
Сосновский ухнул филином. Подошли Коган и Буторин.
– Что у вас? – спросил Борис.
– Есть след. Непонятно, как эту кровь не нашли оперативники?
– Да надо было им искать? Формально осмотрели местность и – назад, пока «мессеры» не налетели.
– Может, и так. Идем дальше по балке, там еще капли крови должны быть.
И действительно, по пути они наткнулись еще на несколько бурых пятен. Вышли к реке. Время 2.15, скоро начнет светать, утренняя заря начинается около 4.00. Но темень отходила гораздо раньше.
Шелестов проговорил:
– Где-то тут Маханов уперся в реку и очень кстати увидел две лодки. Одну забрал и переправился на ней на тот берег.
Коган припомнил:
– Я говорил с Яковом Михайловичем, он сказал, что лодка в ночь с 22 на 23 июня стояла напротив дома, что правее от нас.
– Снесло течением, – предположил Буторин, – и немудрено, сил у конструктора оставалось мало.
– Переправляемся, – приказал Шелестов.
Переплыли реку, оставили лодку на ее прежнем месте, как следует закрепили.
Майор приказал:
– Всем там сейчас делать нечего, пойдем мы с Коганом. Остальным – прикрывать.
Сосновский улыбнулся:
– Появится прохожий – валить?
– Сигнал подать и пропустить. Все, идем, Боря.
