Шелестов отрицательно покачал головой:
– Не в этом случае, Настя. Сейчас она тебе ничего не скажет и на порог не пустит.
– А вас пустит?
– А мы и спрашивать ее не будем. Зайдем аккуратно, и все. Объясняться с Клавдией Маханову предстоит.
– Ну, дело хозяйское.
День просидели дома. В небе кружились самолеты-разведчики, так называемые «рамы», но ни бомбардировщиков, ни истребителей не было. Советские самолеты тоже не показывались.
Как стемнело, Шелестов с Сосновским пошли к берегу реки. Взяли с собой сеть, что сделал Яков Михайлович. Даже не сеть, а скорее «телевизор», так называемая сетка, что натягивают на деревянную рамку и бросают с приманкой в воду. Яков Михайлович все удивлялся, зачем мужикам сетка, но ответа так и не получил.
К плетню, как и прежде, выскочила овчарка. Принюхалась – вроде знакомый запах, но все равно зарычала. Шелестов кивнул, Сосновский мастерски набросил на пса сетку. Тот крутанулся и запутался. Завалился набок, зарычал, стал грызть прочный капрон. Тем временем офицеры перепрыгнули через плетень и прошли через огород к внутреннему двору. Оттуда – к задней двери. Она была открыта.
В сенях и столкнулись с женщиной в летнем сарафане с керосиновой лампой в руке. При виде мужчин, она взвизгнула:
– Ой! – И едва не выронила лампу.
Шелестов прижал ее к стене:
– Тихо, Клава, мы не враги, нам нужен Николай. Он у тебя прячется?
Женщина на удивление быстро взяла себя в руки и умело изобразила изумление:
– Николай? Какой Николай?
– А ну, идем в комнату. Там поговорим, глядишь и постояльца твоего увидим. Тебя не тронем, не бойся.
Женщина друг рассмеялась:
– Ох и напугали – не тронут они! Да я таких, как вы, видела-перевидела. Знали, наверное, к кому шли.
Этот показной игривый тон не понравился Шелестову. Женщина в подобной ситуации должна была вести себя по-другому.
Сосновский буквально затолкал ее обратно в дом.
Комната оказалась небольшой, чистой и уютной. Из комнаты – дверь в спальню.
Сосновский заглянул туда:
– Пусто, командир!
– Хорошо смотри: под кроватью, за шкафами, окна проверь, не открыты ли?
– Угу.
Осмотрели все. Шелестов усадил Клавдию Воронко на стул. Сам сел напротив.
– Дело серьезное, Клава. Говори, где прячешь Николая Маханова?
– Да чего вы привязались? Если вы о московском инженере, то он был у меня с неделю назад. Перекантовался и ушел.
– Как он мог уйти – контуженый и раненый?
И опять женщина очень умело изобразила удивление:
– Кто контуженый и раненый? Колька? Всем бы такими контужеными быть!
– Ты не ври, все равно правду узнаем.
– А я ничего не таю. Говорю, как есть. Познакомились в автобусе, он на похороны отца ехал, все вздыхал, что не успевает. Я еще тогда предложила ему зайти. Он отказался, да и дед его на повозке встречал. Я ему адресок дала. Он потом пришел. Это уже когда Молотов по радио о войне объявил. Той ночью и пришел. А утром ушел. Я еще спросила: может, помочь подводу найти, с машинами-то у нас туго. Он отказался, сказал, что есть транспорт. И все.
– Ушел, значит?
– Ушел. Как все мужики. А ты ничего. – Клавдия вдруг кокетливо посмотрела в глаза Шелестову. – Я недорого беру. Можно продуктами или бутылкой. Только ты товарища своего спровадь. Он, если захочет, после зайдет.
Максим внимательно посмотрел на Клавдию:
– И не надоело?
– Чего? – не поняла женщина. – Так это мое любимое занятие.
– Комедию ломать не надоело?
Воронко вздохнула:
– Да чего мне ее ломать? Я тебе любовь предлагаю.
– Где Николай?
– Опять двадцать пять! Ты что, не понимаешь? Ушел он. Утром, 23-го числа, и ушел. Сказал только, что ему срочно надо на работу.
– На какую работу, говорил?
– Что-то было. Вроде, как инженер он на заводе. Кандидат наук. Ждут подчиненные. Оттого и торопился.
– Ушел, значит?
– Вот те крест, Фома неверующий. – Она перекрестилась, вышло неуклюже, не верила она в Бога. – Нету его тут, хоть весь дом переверните. – И вдруг спохватилась: – А вы кто такие будете? Лезете в хату, а кто такие, не говорите.
– Тебе это знать не обязательно. Мы друзья Николая.
– У него тут, в райцентре, и знакомых-то нет, не то что друзей.
– А мы из города.
– Не говорил он о друзьях. Хотя, нет, говорил. О Семене, как его фамилия-то?.. Но тот в деревне, шофером.
Сосновский тем временем слазил на чердак, осмотрел погреб, сарай.
– Никого, командир. Но кто-то здесь был. И совсем недавно.
Шелестов посмотрел на женщину:
– Слышала, Клава? Товарищ говорит: недавно был.
– Были. Но не Николай – другие. А я не скрываю! Да и бесполезно скрывать – соседи все одно видят. Вы их порасспросите, может они видели, как Николай уходил. Он заметный: в костюме, в шляпе, с галстуком да с чемоданом. Туфли у него еще такие – в наших магазинах не купишь. В общем, видный мужик.
Сосновский воскликнул:
– Командир, да она нас за нос водит!
(По дороге сюда офицеры договорились не называть друг друга по имени.)
– Да вижу.
– Может с пристрастием ее допросить?
Женщина попятилась к печи, потянулась к кочерге:
– Чего это вы задумали? Какое еще «с пристрастием»? Кто вы такие?
– Успокойся, – сказал Шелестов, – и сядь на место. Сказали же, не тронем.
Клавдия села.
Шелестов улыбнулся. Это было для нее неожиданно:
– Это хорошо, Клава, что ты своих не сдаешь. Молодец. Тебе в артистки надо, такой талант пропадает. Но, понимаешь, нам очень нужен Николай. Вижу, не скажешь ты правду. Тогда поступим так. Ты его спрятала, это понятно: уехать он не мог, прийти к тебе в костюме и с чемоданом – тоже. Без тебя нам его не найти. Давай договоримся так: мы сейчас уйдем, а ты пойдешь к нему и скажешь, что его ищут люди от Платова, запомни эту фамилию – от Платова. Были только что и еще придут завтра вечером. Вот увидишь: он сам захочет с нами встретиться. И не беспокойся, следить за тобой никто не будет.
– А что мне беспокоиться? Пустое это все, командир.
На слове «командир» она усмехнулась.
– Пустое, не пустое, сделай, как прошу. Это в первую очередь надо самому Николаю. Завтра в это же время мы опять придем. Встреть нас у задней калитки и собаку закрой.
