– Не могу сказать – умер и умер. Вроде ни на что не жаловался. Дня за два до смерти я его видел: копался на огороде, потом городьбу красил – председатель тогда краску выдал. Где-то Рылов, агент по снабжению, на излишки сена выменял. Вонючая зараза. Но все лучше, чем никакая.
– Рылов значит все по снабжению?
– Да.
– Отец писал, сына его вроде репрессировали.
– Так это давно. В тридцать восьмом. Он у него тоже в снабжении работал на базе овощной. На воровстве и попался. Так что тут заслуженное наказание. И поделом. Нечего руки свои загребущие в добро общее запускать. Да у них весь род такой. Что дед Ефим в царское еще время за конокрадство сидел, что сам Мирон под следствием был, опять-таки по делу воровскому. Этот вывернулся. А сыночек загремел. Жену его с сыном жалко. Тоже сослали, непонятно только за что. Правда, был слух, вроде как оправдали, но так это или нет, не знаю. И никто не знает. Скоро сгинули они. Да и чего им, бедолагам, тут делать? Подались, наверное, в ту же Москву или в Киев. А Степка сидит. Мирон сам по себе хмурной всегда был, а сейчас и подавно. За версту видно, что озлобился на новую власть. Да ну его к черту, прости господи. – Дед трижды перекрестился.
Как ни билась советская власть с религией, искоренить ее в деревнях и селах не получалось. Впрочем, и в городе тоже. Только там привязанность к вере скрывалась. А в душу не залезешь.
Выехали к большому оврагу. Это уже в версте от деревни. Сюда пацанами зимой ходили, в глубине родник незамерзающий был. Оттуда воду ведрами брали, поливали склон, делали горки, на фанере или картонке, что от сельмага умыкали, катались. Склоны здесь высокие. А в начале оврага, когда теплые дни выдавались, катали снежные шары, из них крепости строили. Потом одни вставали гарнизоном, другие нападали. Потом менялись. Забав в детстве хватало. Как давно и в то же время совсем недавно это было! И мама была жива, и отец, и многие другие. Деревня была большой. Она и сейчас большая, но уже не та.
– А пацанва, Фомич, тут зимой балуется?
– Балуется. Не так весело, правда, как раньше. Да оно, Коля, ныне все не так, как было.
– Значит, не знаете, как умер отец?
– Нет, Коль. Я опосля того, как видел его в огороде, уезжал в район по заданию председателя колхоза, товарища Тетерина. А когда вернулся, так и узнал: утром Ивана Ивановича мертвым нашли.
– Нашли? Как это? – заинтересовался Маханов.
– А Рылов поутру шел в контору, его хата на нашем конце, вдруг видит: дверь приоткрыта. Почуял неладное, зашел, а Иван Иванович у печи на полу лежит. Видать, плохо ему стало, хотел выйти, людей позвать. Так ли, нет ли было на самом деле никто не знает. Правда, Тетерин вызвал участкового из района. Тот приехал, осмотрел все, протокол составил и сказал: хороните, мол, своей смертью старик помер. Такие вот дела, Коля.
– Значит, это Рылов обнаружил отца?
– Он. А чего это ты как участковый Поленко заговорил? Тот тоже все казенными словами раскидывается – прибыл, убыл, обнаружил. Но тому по должности положено.
– Да так, сорвалось.
Они въехали в деревню. Ее прорезала центральная улица, на одной стороне которой располагался сельсовет и правление колхоза «Звезда», рядом с правлением – сельмаг и небольшой клуб, похожий на барак. Здесь проводились общие собрания, устраивались танцы для молодежи, показывали кинофильмы.
Параллельно главной улице, проходили еще две. Огороды правой улицы выходили к реке, ее называли Речной. Левую называли Выселками, она была ближе к полям и лесу. С запада и севера тоже виднелся лес. За северной околицей простирались луга, там же было и кладбище.
Улицы соединялись между собой многочисленными прогонами. На берегу реки виднелись лодки. На лугах паслось колхозное стадо. Люди в это время работали в поле, но сегодня был день не обычный, сегодня хоронили Маханова Ивана Ивановича, уважаемого в Горбино человека, первого председателя колхоза, его основателя, участника Первой мировой и Гражданской войн, орденоносца. Это было заметно сразу на въезде.
Дом Махановых, пятистенок с железной крышей и пристроенным сараем, стоял на Речной улице. Второй с северной околицы. Рядом жили дед Фомич и снабженец Рылов – мутный, мрачный тип. Дальше стоял дом друга детства Николая, Семена Коробова. Судя по тому, что возле открытых ворот двора Махановых толпился народ, похороны уже закончились, народ собирался помянуть усопшего.
Подъехали прямо к дому.
Николай Иванович спрыгнул с телеги и поспешил навстречу собравшимся. Сельчане стали выражать ему соболезнования, что-то говорили. Он не слушал, но из уважения кивал, благодарил. Завидел друга детства, направился было к нему, но тут появился дядя, Маханов Степан Иванович, второй год как пенсионер.
– Здравствуй, Коля!
– Здравствуй, дядь Степ.
– Не успел ты к похоронам.
– Не успел, автобус по пути сломался.
– Известная история. Никак не найдут в районе денег купить пару новых автобусов. Вот и ездит колымага туда-сюда, скоро и вовсе сообщения не будет. Ты как?
– Плохо, дядь Степ.
Степан Иванович вздохнул:
– Да хорошего мало. Но похоронили батьку твоего, моего брата, достойно. Почитай все, кто от работ срочных свободен был, пришел. Отпели как положено. Похоронили рядом с матерью. Сейчас вон столы собрали по хатам, бабы парево-варево приготовили, будем поминать. Казенную водку, что в сельмаге была, всю скупили, если мало будет – самогон выставим.
– Я возмещу вам расходы.
– Да брось ты, в складчину деревней собрали, сколько смогли, хватило с избытком. Никто не отказался. Ты, поди, устал с дороги?
– Не до того.
– Проходи в дом, там Анфиса и Галина.
Это были тетя и двоюродная сестра Николая Ивановича.
– А Миша как?
– Капитана получил, на Дальний Восток перевели командиром батареи.
– Далеко этот Дальний Восток.
– Все лучше, чем на Западе. Немец, того и гляди, на нас двинет. А что в Москве на этот счет думают?
– Не знаю, я на режимном объекте работаю. В городе наездами бываю.
– Женился?
– Женился. Ну, я пойду, дядя Степа.
– Давай, Коль, мы тут управимся. Помянем Ивана, как положено.
– А я пиджак и чемодан оставлю, с родней поздороваюсь и – на кладбище. Да, я тут продукты кое-какие привез: колбасу, консервы, тете Анфисе передам.
– А кто ж тебя проводит?
– Да вот Семен.
Подошел друг детства, Коробов.
– Здоров будь, Никола.
– И тебе не хворать, Сеня.
Друзья обнялись.
– Эх, не вовремя сломалась моя «ласточка», я бы в городе тебя встретил. Вторую машину взять нельзя было – под доярками она. Коровы терпеть не будут.
