Мэддокс подался вперед:
– Но если ты уволишься сейчас, тебе не дадут рекомендаций. Тогда прощай работа в полиции.
У Паллорино двинулись желваки на щеках.
– Энджи, – он тронул ее за руку, но Паллорино, напрягшись, отняла руку и потянулась к бокалу. Мэддокс глубоко вздохнул: – Двенадцать месяцев пролетят быстро. Не успеешь оглянуться, как все закончится…
Энджи возмущенно развернулась к нему:
– Прекрати! Не разговаривай со мной как с девчонкой, Мэддокс, и чтоб я не слышала снисходительности в твоем тоне!
Он не отвел глаза.
– Это важная часть полицейской работы – налаживать отношения с детьми и подростками и просвещать молодых женщин. Это возможность познакомиться с жителями города, правопорядок в котором мы охраняем. Энджи, ты же можешь учить самообороне! Ты сумеешь обратить сложившуюся ситуацию себе на пользу. Ведь ты противишься из голого принципа!
– Легко тебе говорить, мистер Большая-Шишка-из-Убойного, руководитель следственной группы! Я должна была вести это дело, я! Тебе уже предложили кресло Базьяка? Ты теперь начальник убойного?
Их взгляды схлестнулись. Недоказанное взбурлило мутным неукротимым потоком, как смертельно опасное разрывное течение, вынеся на поверхность чувство вины Мэддокса. Он навсегда в долгу перед Энджи, которая не побоялась ослушаться прямого приказа, однако у нее не было необходимости разряжать в Аддамса всю обойму! В лесу у Скукумчака действительно имело место избыточное применение силы, и явная потеря самоконтроля и странный провал в памяти не могут не вызывать беспокойства! Как начальник, Мэддокс не имел права пренебречь тем, что в стрессовых ситуациях на Паллорино нельзя полностью рассчитывать! Она еще сравнительно легко отделалась. Да, ей необходим грамотный психотерапевт, чтобы разобраться с яростью, в которую она, чуть что, впадает. Пусть причина кроется в забытой детской психотравме и недавней потере напарника, однако от этого с Энджи не становится проще работать, особенно если вспомнить нашпигованный пулями труп Спенсера Аддамса.
– Позволь помочь тебе, Энджи, – сказал Мэддокс негромко, но твердо. – Вместе мы с этим справимся. Если ты согласишься на испытательный срок, у тебя освободятся вечера и выходные, сможешь продолжить расследование Войта. Пока ты в полиции, у тебя есть доступ к базам данных. К следующему Рождеству эта каторга уже закончится. Зима, весна, лето, осень – и все!
Энджи сглотнула. Волнение блестело в ее глазах, но взгляд был твердым, как алмаз.
– Ты мне не поможешь, – тихо ответила она. – Ты слишком занят. Кстати, зачем ты сегодня ездил в Уилки?
– Строго между нами…
– Так-перетак, Мэддокс, ты теперь это каждый раз повторять будешь? Я что, по-твоему, трепло? Твит всем разошлю или в блог вставлю?
Подбородок у Мэддокса стал квадратным, пульс слегка участился. У него мелькнула мысль придержать информацию, но он все-таки рассказал о допросе Зейдена Камю и о сделке. Энджи жадно слушала. Когда Мэддокс договорил, она взяла бокал и через силу сделала большой глоток, глядя на огонь.
– Значит, «Ангелы ада» и русские? – Она тихо выругалась. – А кто еще присутствовал на допросе?
– Представитель обвинения и Хольгерсен.
Энджи фыркнула.
– Надо же, – пробормотала она едва слышно.
– Он хороший детектив.
– Ага, только двух слов связать не может… Зато не разряжает обоймы в морду всяким выродкам и не пытается прирезать своих напарников.
Мэддокса точно окатило темной волной – в ходе расследования по делу «Крестителя» после разговора с католическим священником на Энджи что-то нашло, и она напала на Мэддокса с ножом прямо у собора.
– Энджи…
Она встала:
– Все, мне надо спать. Уже поздно, а мне еще решать насчет завтра.
Намек был прозрачен: Паллорино собирается спать и решать одна, его остаться не приглашают. Его мнения не спрашивают, хотя на кону вся ее дальнейшая жизнь: ведь отчасти он повлиял на обстоятельства, приведшие к испытательному сроку. С неприятным холодом под ложечкой Мэддокс поднялся на ноги и взял принесенный конверт:
– Ты хоть открой.
Поколебавшись, Энджи взяла конверт, подняла клапан и не смогла скрыть удивления при виде ваучера.
– Лодж на севере, в дебрях девственного леса?
– Только мы вдвоем, вдали от всех. Как только выберем время.
Взгляд серых глаз смягчился. Энджи сглотнула.
Мэддокс протянул руку и коснулся ее щеки:
– Не обязательно все делать одной. Не отгораживайся от меня, Энджи!
Подбородок у нее напрягся.
Мэддокс медленно кивнул, опустил руку и взялся за пальто, свисавшее со спинки стула. Присвистнув, позвал пса:
– Джек-О, пора идти, парень!
Джек-О поднялся с лежанки и поковылял к двери. Надев пальто, Мэддокс поколебался, повернулся к Энджи, нежно приподнял ее лицо ладонями и с силой поцеловал в губы, чувствуя, как она напряглась, противясь, но через несколько мгновений ответила на поцелуй. От этого Мэддоксу стало неизмеримо легче – она по-прежнему хочет его, связующая их нить цела. Оторвавшись от ее губ, он взглянул в серые глаза:
– Иногда лучше отказаться от борьбы.
Подхватив под мышку Джека-О, он вышел. Был уже первый час ночи, когда они с псом спускались на лифте, но Мэддокс знал – Энджи Паллорино не заснет. Ей не устоять перед песнями русалок из коробок на столе, а попробуй-ка раскрой «висяк» тридцатилетней давности…
Он вспоминал все, что любил в Энджи Паллорино, – ее независимость, силу, внутреннюю и внешнюю красоту. Пламя, которое горело у нее в душе, побуждая защищать слабых. Какой нежной она могла бы быть, если бы не боялась… А еще он вспоминал их секс и всем сердцем желал, чтобы у них все получилось.
Глава 14
Четверг, 4 января
Когда дверь со щелчком закрылась за Мэддоксом и Джеком-О, Энджи провела руками по влажным волосам. Что она творит, черт побери? Затаптывает зарождающееся чувство, не дав ему даже шанса развиться в нечто большее? Пытается бросить Мэддокса раньше, чем он сбежит от нее? Она не была до конца честна с ним, вот в чем проблема. Если он по-прежнему работает над расследованием, а она спасла ему жизнь и загремела на испытательный срок с понижением, – в этом ее вина, а не его. Нужно это признать. Энджи сама вырыла себе могилу, потому что могла спасти его и Джинни, не разряжая в Спенсера Аддамса всю обойму.
Однако сочувственное, спокойное, уверенное присутствие Мэддокса было как соль на рану: Энджи казалась себе ни к чему не годной, патологической неудачницей.
«Тебе не обязательно все делать самой…»
А вот с этим можно поспорить. Человек рождается сам и умирает сам. И в конце концов с каждого спросят отдельно.
