Взгляд Андерса сразу стал острым и каким-то иным, словно его мнение о ней изменилось. Энджи с тягостным чувством подумала – небось сразу полезет в «Гугл», едва она выйдет из кабинета.
– Когда можно надеяться на первые результаты?
– Я могу ускорить работу, если дело срочное, но все будет зависеть от того, как были упакованы и хранились вещественные доказательства. ДНК – штука очень прочная, в нескольких футах под землей она может сохраняться тысячи лет, а во льду так и даже сотни тысяч лет, однако тепло, солнечный свет, вода и доступ кислорода ее разрушают. Чем сильнее повреждена ДНК, тем сложнее и дольше работа экспертов. Иногда работать попросту не с чем… Я позвоню, как только станет ясно, сколько времени займут анализы.
– Справедливо.
В дверь постучали, и вошла давешняя лаборантка с фиолетовыми волосами, держа в руке тоненькую папку. Энджи поднялась с кресла.
– Еще раз спасибо, доктор Андерс, за…
– Для вас Джейкоб, – поправил он с улыбкой, выезжая из-за стола, и протянул руку. Пожимая ее, Энджи вновь ощутила особенное сочетание хрупкости и силы. – Рад был познакомиться, – улыбка доктора стала шире, обнажив клыки. От этой улыбки оживились светло-серые, как у волка, глаза – хитрые, пристальные и внимательные.
Глава 19
Возвращаясь в управление, Мэддокс коротко передал Хольгерсену разговор с Софией Тарасовой. Хольгерсен слушал, шурша оберткой никотиновой жвачки и извлекая из прозрачного плена пухлый квадратик. Отправив наконец жвачку в рот, он сказал:
– Владивосток, значит? Слушайте, босс, я точно не могу здесь курнуть?
– Да когда ж ты перестанешь спрашивать?!
Хольгерсен улыбнулся, зажав зеленый комок между зубами:
– Как только это перестанет вас раздражать.
– А что тебе известно о Владивостоке?
– Ну, это около восьмидесяти кэмэ к северу от границы с Северной Кореей, хаб подержанных японских тачек и камчатского краба браконьерского вылова, который через Южную Корею и Китай попадает на американский рынок.
Мэддокс ошалело уставился на Хольгерсена.
– Иисусе, ну, вы как Паллорино, думаете, я ничего не знаю! А я знаю! У меня есть интересы.
Мэддокс сверлил напарника взглядом еще секунду, прежде чем снова стал смотреть на мокрую дорогу.
– Продолжай.
– А еще я просек, что за татуху описывает Тарасова. Голубой краб – символ русской крабовой мафии.
– Откуда у тебя такие сведения?
– Да это все знают!
– Я, например, не знал.
Хольгерсен пожал плечами:
– Ну значит, все, кто живет от моря или инвестирует в морской промысел. Рыбаки все знают – мои родаки, например, в курсе. У меня оба прадеда воевали вместе с русскими в Сопротивлении во Вторую мировую, когда «кислокапустники» оккупировали север Норвегии. Понимаете? – Хольгерсен показал руками чашечные весы: – Морепродукты, мафия, русские. Я вам говорю, у меня есть интересы – например, история.
Мэддокс снова покосился на Хольгерсена:
– Значит, прадед у тебя норвежец?
– Ага.
– Тогда понятно, почему ты Кьель Хольгерсен.
– Ага, – Хольгерсен отвернулся к мокрому окну, перебирая пальцами по костлявому колену. – У меня все прямиком из Норвегии. В Канаду подались, когда бабушка умерла, – к родне в бывшей рыбацкой общине севернее Белла-Беллы, у границы с Аляской. Хотели все начать сначала. Я мальцом деда еще застал. Он нам рассказывал о русских, которые живут рядом с Лапландией. С тех пор я интересуюсь рыбным промыслом и русскими.
– А кому это «нам»?
– Что?
– Ты сказал, дед «вам» рассказывал. Кому – вам?
– А, мне и отцу моему, – быстро сказал Хольгерсен. – Мама не слушала.
По еле заметно изменившемуся голосу Хольгерсена и языку тела Мэддокс догадался – напарник нечаянно проговорился и старается это скрыть. В детективе проснулось любопытство: если понять мотив, поймешь и человека.
– Значит, ты у нас родом из Белла-Беллы? – уточнил он.
Хольгерсен опустил стекло – в машину ворвался порыв холодного ветра, – выплюнул жвачку и закрыл окно. Отвлекающий маневр.
– Да, так вот, Владивосток, – продолжил он как ни в чем не бывало. – Приехать туда и вякнуть о незаконном вылове краба – все равно что в Колумбии спросить о кокаине: тебе отрубят голову, закидают дом гранатами или пристрелят в переулке. В городской гавани туча брошенных и пиратских судов – это так называемая серая коммерция. Разрешения липовые, но у русских чиновники смотрят на это сквозь пальцы за хорошую водку и пару шлюх. Но существует еще и черный флот, и вот тут-то настоящее шапито: команда на судне может быть откуда угодно – из Индонезии, Китая, России, Судана, а порт приписки где-нибудь в Камбодже или Сомали. А главная фишка в том, что и «серые», и «черные» бороздят моря примерно одними и теми же маршрутами. Живого краба, без разрешения выловленного в Японском море, переваливают на легальный траулер, который тут же отправляется в Южную Корею…
Хольгерсен снова зашарил по карманам в поисках жвачки. Мэддокс подумал, что этот парень никогда не перестанет ерзать. Шило у него где-нибудь, что ли… Хольгерсен выругался, когда толстенький зеленый квадратик выпал из фантика на пол, и нагнулся, шаря вокруг пассажирского сиденья.
– Вот заразу-упаковку делают, – пожаловался он, обтер жвачку пальцами и сунул в рот.
– То есть ты намекаешь, что девушек со штрихкодами ввезли тем же маршрутом, что и контрабандного краба?
– Так оно и было, если верить Тарасовой. Некоторое время назад в Сиэтле провели облаву – американского дистрибьютора морепродуктов застукали на складе с крабом якобы из Китая. Но это оказался русский краб, незаконно ввезенный через Южную Корею, а в Китае его упаковали и поставили китайские печати. Американец клялся, что не знал о происхождении товара, собрать на него ничего не удалось, и обвинение, как всегда, провалилось… – Хольгерсен поскреб голову и засмеялся: – Надо же, отмывание краба через Китай!
Мэддокс ничего не ответил, напряженно думая: версия Хольгерсена полностью совпадала с маршрутом, описанным Тарасовой. «Импала» остановилась на красный свет.
– Вроде отмывания денег, – повторил Хольгерсен. – Вы поняли?
– Да понял я, понял! Татуировку, которую со слов Тарасовой нарисовала Хансен, нужно искать по базам данных с символикой разных банд.
– Во, правильно. Готов спорить, если поднять данные, кто за последние пару лет ввозил краба и морепродукты из Китая и Южной Кореи через Ванкувер, можно вычислить корабль. Но тогда дело приобретет международный, можно сказать, характер, а у русских полно липовых бумажек из несуществующих государственных контор. У русских для их организованной преступности даже термина отдельного нет, настолько плотно она связана с правительством.
