Неужели найденный «кольт» и был тем оружием, из которого палили возле больницы Сент-Питерс, а неизвестные преследователи, одним из которых был Майло Белкин, увезли молодую женщину и вторую девочку в том самом фургоне?
Но Войту не удалось доказать причастность Майло Белкина к делу об «ангельской колыбели», как получилось у Энджи, потому что тридцать лет назад таких технологий сравнения отпечатков еще не существовало.
В темноте Энджи шла к «Ниссану». Огни уличных фонарей отражались в лужах, дождь несло ветром откуда-то сбоку, гром ворчал в низких тучах. В лицо летели мелкие частицы коры. Внезапно перед ней вырос темный силуэт.
Энджи, задохнувшись, отпрянула, зашарив рукой по боку в поисках кобуры.
– Детектив Паллорино, – произнес скрипучий голос с немецким акцентом. – Как поживаете?
Энджи вгляделась, напрягая глаза:
– Грабловски?! Это вы?
– Вы можете со мной поговорить? – спросил психиатр, выходя на свет фонаря. На Грабловски был длинный двубортный плащ с глубокими карманами и широким поясом и всегдашняя шляпа в «елочку». Круглые очки блестели в темноте.
– О чем? – не ожидая ничего хорошего, спросила Энджи. – Вы меня караулили, что ли?
– Я знаю, что вы теперь заканчиваете в пять – перевод с понижением и все такое, – пояснил Грабловски. – Могу я искусить вас стаканчиком чего-нибудь в «Свинье»?
– Я спешу, – Энджи пошла к своему «Ниссану». – Мне нужно успеть на последний паром в Ванкувер. Разговор придется отложить…
– Не думаю, что вам захочется узнать об этом позже.
В голосе Грабловски появились резкие ноты. Энджи насторожилась, но одновременно в ней проснулось любопытство. Что бы ни сказал Грабловски, она ему не доверяла. В этом человеке было что-то зловещее – он всю жизнь заглядывал в душу к чудовищам и не гнушался на них зарабатывать, а заодно и снискать академических лавров.
Над головой оглушительно хлопнул раскат грома.
– О чем идет речь? – переспросила Энджи.
– Я знаю, что вы – неизвестная из «ангельской колыбели».
В животе у Энджи все заледенело. В ушах начался тоненький звон.
– Не знаю, о чем вы, – отрезала она, отвернувшись к «Ниссану» с электронным ключом в руке. В ней росла безотчетная паника. Откуда он узнал? Кто-то наверняка настучал, но кто и зачем?
Сигнализация пискнула, замки открылись. Грабловски подошел сзади.
– А еще я знаю, что ваша ДНК совпадает с маленькой детской ножкой, которую выбросило волнами на берег в Цавассене.
Сердце Энджи застучало кувалдой.
Джейкоб Андерс? Мэддокс? Дженни Марсден? Больше она никому не говорила про «ангельскую колыбель». А о совпадении ДНК знает только Андерс. Она развернулась к Грабловски:
– Откуда такие сведения?
– У меня надежный источник.
– Кто? Отвечайте!
Психиатр отступил, выставив перед собой руки, точно защищаясь.
– Нет нужды вести себя агрессивно, детектив: уже и так все знают о вашей склонности к насилию. В свете этой сенсационной новости у меня к вам деловое предложение: дайте мне эксклюзив, позвольте брать у вас интервью по мере полицейского расследования. Из этого получится захватывающая криминальная драма, основанная на реальных событиях. В ней есть все – нам могут даже предложить контракт на фильм!
Нам?!
Ярость хлестнула ее изнутри, как кнутом. Энджи шагнула к Грабловски, глядя ему в глаза.
– Деловое предложение, значит? Чтобы вы заработали на истории моей жизни, когда не можете даже ответить, откуда у вас эта информация? Да катитесь вы! – Она рывком открыла «Ниссан». Грабловски схватился за дверцу:
– Но ведь гонорар мы поделим пополам!
– Уберите руки от моей машины, или я переломаю ваши поганые пальцы, – прорычала Энджи сквозь зубы. Глаза ее горели. – А если вы посмеете обнародовать мою историю, я засужу вашу многоученую задницу!
– Не только я владею этой информацией, детектив. Но я подожду обращаться в СМИ, если вы согласитесь работать со мной над книгой. А когда сенсация станет известной, это сработает как дополнительная реклама и благоприятно скажется на продажах. Подумайте об этом, – Грабловски повел правой рукой в темноту, будто там стоял подсвеченный рекламный щит: – «Таинственная девочка из «ангельской колыбели» разлучена со своей сестрой-близнецом в возрасте четырех лет. Не помня своего прошлого, она вырастает и становится агрессивным копом в отделе расследований сексуальных преступлений, бескомпромиссная, неистовая в своем желании спасти всех изнасилованных женщин и детей, не осознавая, что заставило ее податься в полицейские, тем более в такой специфический отдел. Она вспыльчива и неумолима, это она выследила и зверски расстреляла серийного маньяка-насильника… психологический портрет которого составил я, автор. И вдруг она узнает, что у нее есть или была сестра-близнец. Что сталось с вашей сестрой, детектив Паллорино? Что было с вами до Рождественского сочельника восемьдесят шестого года? Вот об этом мы нашим читателям и расскажем!
Внутри у Энджи все дрожало.
– Это угроза, что ли? Вы угрожаете выдать меня прессе как убийцу «Крестителя», притом что даже независимая комиссия нигде не назвала моего имени? Собираетесь обнародовать мою личную историю, мое прошлое?
Грабловски не ответил. В темноте Энджи не видела его глаза, да еще за стеклами очков, но молчание будто парализовало ее. Значит, ее судьба решена. Станет она с ним сотрудничать или нет, правда выйдет наружу.
– Подумайте пару дней, – сказал наконец Грабловски. – И учтите, я способен оценить вашу историю по достоинству. Меня всегда очень интересовали близнецы – это моя профессиональная специализация. Почитайте мои работы по криптофазии…
– Что?
– Ну как же, тайный язык близнецов, частный случай идиоглоссии! Идиосинкратический язык, изобретенный и используемый либо одним человеком, либо очень ограниченным кругом лиц, обычно детей. Когда на нем общаются близнецы, это называется криптофазия. Причиной тому может быть задержка умственного развития или отсутствие вербального общения со взрослыми, взаимодействия с примером взрослой речи. Возможно, у вас с сестрой тоже был свой особый язык, детектив.
Воспоминание резануло Энджи как ножом: «Подём иглать в лощу… Подём тюда…»
Энджи вдруг явственно увидела девочку из своих галлюцинаций – в розовом светящемся ореоле, с длинными рыжими волосами, с неразличимыми чертами лица и вытянутой маленькой белой ручкой, манящей за собой. Напевный голос зазвучал в ушах:
«Жили-были два котенка… Оба серые в полоску…»
Детский, какой-то механический мотив оборвался какофоническим аккордом, словно кто-то с силой нажал сразу несколько клавишей пианино.
Энджи сразу пришла в себя. Кашлянув, она очень тихо проговорила:
