– Абсолютно. – Энджи поколебалась, чувствуя себя глупо, но сказала правду: – Они ведь там, Мэддокс, моя мама и Мила. Не тела, а души – в ветре, который дует среди вековых деревьев. Мне кажется, там слышны их голоса. Оттуда они меня звали, прося найти ответы. Из этой бухты нога Милы приплыла на юг, и все завертелось… Я должна сходить попрощаться.
Желтые солнечные пятна лежали под высокими кедрами, когда Энджи и Мэддокс рука об руку шли по мягкой высокой траве и упругому мху лощины. Энджи остановилась и глубоко вдохнула запах этого места – еще раз. Ветер зашелестел в ветвях, и она почувствовала присутствие матери и Милы. На глазах выступили слезы.
– Здесь действительно очень красиво, – сказал Мэддокс, обняв ее за талию и привлекая к себе.
Маленькие птички перепархивали с ветки на ветку. Для ежевики и одуванчиков было еще рано, но и ягоды, и цветы появятся, как только пройдет зима. Проживут свою весну, лето, осень и отойдут.
– Когда эксперты закончат с лоджем, я хочу забрать фотографию Аны, – проговорила Энджи.
Мэддокс кивнул:
– Я им уже сказал.
– Она была совсем молоденькая. И она меня не бросала, а отчаянно пыталась спасти нас обеих. Я тебе передать не могу, как много это для меня значит.
Они постояли молча. Под сенью обступивших поляну, как старинные часовые, мощных кедров в душу закрадывалась невольная робость. Тихий шепот ветра в ветвях не умолкал, одухотворенный, как слова на языке, неведомом смертным. Эти древесные исполины были крохотными ростками, когда заложили первый камень собора Нотр-Дам, и атмосфера под кронами казалась не менее благоговейной.
– Если найдут их останки, – негромко сказала Энджи, – если водолазы их поднимут, я их здесь похороню. Упокою в этом лесном соборе. В детстве я действительно бывала здесь счастлива… – Ее голос сел: – Может, я иногда буду приезжать сюда посидеть с ними, пособирать ягоды и одуванчики…
– Только вместе со мной.
Энджи взглянула в синие глаза, заворожившие ее еще при первом знакомстве в «Лисе». Выражение лица Мэддокса наполнило ее сердце теплотой и пронзительной нежностью, которая пугала и радовала Энджи.
– Ну, может, и так, – согласилась она. – Воспользуемся твоим подарком на день рождения… Конечно, когда полиция завершит здесь работу.
Выражение синих глаз изменилось, лицо посуровело:
– Ты имеешь в виду ваучер? Ты хочешь отдохнуть со мной на природе, где будем только ты и я?
Она улыбнулась.
– Ну, раз у меня пока нет работы или иных срочных дел…
Глаза у Мэддокса заблестели, он сглотнул, поднял руку и нежно-нежно коснулся ее здоровой щеки:
– Выходи за меня, Энджи!
– Что?!
– Выходи за меня замуж, – прошептал он.
У Энджи голова пошла кругом.
– То есть это… как бы… стать твоей женой, что ли?
– Ну, обычно так и бывает с теми, кто выходит замуж, Энджи Паллорино. Я не хочу тебя потерять – и так едва не потерял. Как подумаю… – Мэддокс не договорил.
Энджи недоверчиво смотрела в синие глаза и чувствовала, как уходит недоверие. Она со страхом, но все же призналась себе, что, может быть, этого ей и хочется – второго шанса наладить жизнь.
Неожиданно по древней кедровой роще пронесся порыв ветра, точно дыхание спящих драконов, пробуждающихся от дремы. Кожа Энджи пошла мурашками. Она открыла рот, но Мэддокс приложил палец к ее губам:
– Не надо, вот сейчас ничего не говори. Я лишь хочу, чтобы ты подумала об этом.
Эпилог
Две недели спустя
Когда гидросамолет пошел на посадку во Внутренней гавани, Энджи разглядела на пристани Хольгерсена с Джеком-О и положила руку на бедро сидевшего рядом Мэддокса:
– Смотри, кавалерия уже подоспела!
Мэддокс перегнулся через нее к окну и засмеялся:
– Скорее уж разношерстная публика…
Самолет накренился вправо, поймал ветер и коснулся поплавками воды с сильным толчком. К терминалу пришлось рулить при довольно сильном волнении. Было очень приятно оказаться наконец дома после нескончаемых отчетов, допросов и встреч с разнообразными юристами. Их с Мэддоксом поселили в ванкуверской гостинице, и Энджи успела соскучиться по Виктории. Будут, конечно, новые допросы, процессуальные действия, дача свидетельских показаний и многое другое, но пока Энджи и Мэддокс были свободны.
Забрав сумки, они сошли с гидросамолета и направились к Хольгерсену, который переминался с ноги на ногу, держа Джека-О на поводке. День был солнечный. С моря дул свежий бриз, в небе пронзительно кричали чайки.
Хольгерсен приветственно поднял руку.
Энджи помахала в ответ.
– Вот не думала, что буду рада увидеть этого чудика, – призналась она, когда Мэддокс вел ее по пристани, придерживая за талию.
Хольгерсен звонил насчет Харви Лео и подробно пересказал, как старый коп якобы невзначай подслушал ее приватный разговор с Петриковски и Транквадой и передал его содержание Грабловски. Энджи сильно сомневалась, что Лео случайно оказался за двусторонним зеркалом; вероятно, он увидел, как она входит в комнату для допросов с «маунти» и представительницей отдела идентификации, и прошел в наблюдательный отсек из злорадного любопытства. Паллорино могла поспорить на что угодно, что Лео нарочно включил аудиотрансляцию, но решила пока не вмешиваться – пусть Грабловски пишет свою чертову книгу. Сотрудничать с ним она не будет и не ответит на звонки журналистов – эта страница ее прошлого дописана и закрыта. Пусть сочиняют что заблагорассудится. Отныне она будет смотреть в будущее.
– Йо, босс! – воскликнул Хольгерсен и отпустил поводок Джека-О.
Мэддокс поставил сумку, присел на корточки и посвистел, выставив руки:
– Эй, малыш, а ну-ка иди сюда!
Пес изо всех сил заковылял к Мэддоксу на трех лапах, раскрыв пасть от усердия и тяжело дыша. Мэддокс подхватил его на руки и почесал маленькую голову. Джек-О не знал, как и облизать любимого хозяина. Растроганная Энджи поспешно отвернулась, справляясь с собой. Она совсем недавно вновь позволила себе чувствовать, и вырвавшиеся на свободу эмоции никак не удавалось обуздать – словно прорвало плотину, которую Энджи возводила с самого детства.
«Да, я люблю этого большого, жесткого и нежного детектива. Люблю всем сердцем».
Мэддокс взглянул на нее:
– Ты в порядке?
– Да, у меня от ветра нос потек.
Он приподнял бровь, поставил пса на пристань, подхватил сумку и взял Энджи за руку.
Хольгерсен подошел и дружески обнял Мэддокса, сильно хлопнув по спине. Затем повернулся обнять Паллорино, но смущенно остановился.
– Привет, – поставив собственную сумку, Энджи шагнула вперед и обняла бывшего напарника. Ей это было внове, но черт побери, если на душе не стало хорошо! Хольгерсен шмыгнул носом и почесал колючий подбородок.
