– Я уже пробовал, но нож намертво застрял, – сказал Мохнатый.
Енот молча смотрел на труп Чу, затем взмахнул рукой, показывая, что уже довольно, нагляделся. Его рука, зависшая в воздухе, слегка дрожала. Мохнатый застегнул молнию.
– Говорят, Хан нанял крутого головореза. Зовут Парикмахером. Может, вы знаете, что это за тип? – спросил Мохнатый.
– До меня только слухи доходили, – сказал Енот скорбно.
– Его называют чистильщиком. Говорят, безжалостный. И этот чистильщик, я слыхал, убивает только таких, как мы. Вправду жуткий человек. Зачем, спрашивается, нужно было колоть аж двадцать девять раз? Если даже Чу попался ему в лапы и не смог с ним ничего поделать, что уж говорить о таких, как мы… – Мохнатый явно был встревожен.
– Его стоит поблагодарить. Он наводит порядок, вычищая такой мусор, как мы. – И Енот выдал свою особую циничную ухмылку.
Мохнатый погрузил труп Чу на тележку и повез к печи. Там они с Рэсэном подняли тело и попробовали уложить на поддон, стоявший на рельсах. Однако длинные ноги Чу не уместились. Труп окоченел, поэтому Мохнатому пришлось изрядно попотеть, укладывая труп так, чтобы ноги не торчали.
– Твою мать! Из-за этих длинных ног приходится вот так вертоплясничать!
Неожиданно Мохнатый расплакался и опустился на пол. Рэсэн взял его за плечи, поднял и вывел из крематория. Енот с застывшим лицом молча смотрел на тело Чу в печи. Мохнатый вернулся с красными глазами, закрыл печь и включил поджиг.
Когда труп Чу почти сгорел, появился Хан. В черном седане находился еще один человек, худощавый. Рэсэн внимательно смотрел на незнакомца. Но с виду тот вовсе не походил на пресловутого Парикмахера. Такому молодому вряд ли были бы по зубам все эти жуткие дела, о которых судачили. Да и с какой стати Парикмахеру приезжать в крематорий.
Выбравшись из машины, Хан подошел к Старому Еноту и вежливо поклонился. Старик ответил на приветствие легким кивком.
Несмотря на глубокую ночь и глухомань, Хан был в костюме и тщательно выбрит. Ветер разнес сильный запах его парфюма. Он осмотрелся и направился к двери крематория, у которой на корточках сидел и курил Рэсэн.
– Я опоздал. Выдающийся боец погиб, а я не смог вырваться, чтобы проводить его в последний путь, – сказал Хан.
Рэсэн поднял голову и посмотрел на него. Хан прищурил один глаз, показывая, что шутит.
– Вроде бы, до того как явиться ко мне, Чу к тебе заглядывал, – произнес Хан.
– И что? – севшим голосом сказал Рэсэн.
– Просто думалось, ты позвонишь мне.
Не ответив, Рэсэн глубоко затянулся. Хан полез в карман брюк, достал серебряную коробочку, вытряхнул из нее пару маленьких таблеток и закинул в рот.
– Если бы позвонил, я выдал бы тебе вознаграждение. Разве я не говорил, что предоставивший информацию об объекте получит половину награды? – спросил Хан с ухмылкой.
– Забыл номер вашего телефона. – Рэсэн вдавил окурок в землю.
Хан вынул визитницу, наклонился и воткнул карточку Рэсэну в нагрудный карман куртки.
– Впредь звони заранее. Нам следует жить в согласии.
Хан направился к Мохнатому, достал из внутреннего кармана пиджака толстый конверт и протянул ему. Мохнатый принял конверт, склонившись под прямым углом. При каждом слове Хана он гнул спину все ниже и бормотал: “Конечно, конечно, обязательно, разумеется”. Рассчитавшись с Мохнатым, Хан секунды три смотрел в нутро печи, где догорал Чу. Затем вежливо поклонился Еноту, вышел на улицу, сел в машину и уехал.
Рэсэн снова закурил. В голове крутилась фраза Хана: “Нам следует жить в согласии”. Может, он и прав. Нужно выполнять правила, по которым такие, как они, живут в согласии. Настоящие мужики заливают в пустой желудок “Джек Дэниэлс”, плачут, как дети, сидя на унитазе, а затем умирают, сжимая в руке кухонный нож.
Огонь в печи потух.
Открыв дверцу, Мохнатый ждал, когда спадет жар. Дым, заполнявший камеру, улетучился, белые кости старика и Санты выглядели как печальные, одинокие останки верблюда, который свалился от зноя в пустыне, и тело его иссушили солнце и песчаные бури.
Мохнатый отбросил недокуренную сигарету, словно показывая, что пора и за работу. Расстелив на земле соломенный коврик, он поставил на него столик, на стол водрузил светильник, маленькое блюдце для благовоний, бутылку рисовой водки и чашку. Внимательно оглядел композицию, проверяя, не забыл ли чего, затем повернулся к Рэсэну и взглядом спросил, не хочет ли тот присоединиться. Рэсэн помахал рукой, отказываясь от предложения.
– Вы, дядюшка, уж как-нибудь сами совершите обряд, помолитесь о прощении и, когда придет время, отправляйтесь в рай. А я все равно собираюсь в ад.
Мохнатый воскурил благовония, налил в чашечку немного водки. Затем сделал два глубоких, в землю, поклона, обращенных в сторону печи, где покоились еще горячие белые кости. Около пяти минут он будто молился, закрыв глаза, тихо бормоча то ли слова прощения, то ли какую-то молитву. Потом обмакнул пальцы в чашку с водкой и обрызгал вход в печь и пространство вокруг столика. Рэсэн понятия не имел, откуда взялась эта траурная церемония. Пока Мохнатый не закончил с обрядом и не убрал коврик, Рэсэн сидел в сторонке и курил сигарету за сигаретой. Из-за дыма, пробирающего до самого нутра и вновь поднимающегося к горлу, заныл желудок.
Взяв длинный железный крюк, Мохнатый зацепил поддон и выкатил его из печи. От раскаленных костей старика и старого пса поднимался дымок. Если подумать, что всего лишь несколько часов назад старик и собака двигались, ходили по саду, улыбались, гавкали, то вид оставшейся от них горстки костей производил особенно печальное и жалкое впечатление. Мохнатый достал новые белые перчатки, надел их и большими щипцам принялся осторожно перекладывать кости старика в корзину. Закончив, спросил:
– А собачьи кости куда?
– Положите их вместе.
– Эй, да как же так можно? Кости человека и кости собаки…
– Для старика этот пес был подарком судьбы. Он был бы рад, если бы их положили вместе.
Мохнатый немного подумал и присоединил кости Санты к останкам его хозяина.
– Этот господин в бытность генералом изредка приезжал сюда. Но только не в военной форме. Всегда с иголочки одет, такой щеголь… – бормотал Мохнатый себе под нос.
Внимательно осмотрев поддон, он метелкой смахнул остатки пепла в корзину.
– Когда я умру, мое тело сожгут в этом крематории для животных. Таким, как мы, не дано отправиться в лучший мир, как всем нормальным людям, – сказал Мохнатый прочувствованно.
– Если мой труп привезут сюда, это уже будет большой удачей, – ответил Рэсэн.
– Да, будет большой удачей.
– Однако если вы, дядюшка, умрете, то кто кремирует ваше тело?
Вопрос Рэсэна привел Мохнатого в замешательство.
