– Меня твои подсчеты не интересуют.
– А должны бы. Поскольку твое убийство весьма прибыльно. Как и твоего приятеля Чонана.
Хан вылил в рот остатки виски.
– Не знал, что стою дорого, – саркастично заметил Рэсэн.
Он сделал маленький глоток. Вкус и аромат “Джека Дэниэлса”, которые ни с чем не спутать, обволокли небо, проникли в носоглотку. Рэсэн поймал насмешливый взгляд Хана.
– Не обольщайся. Не так уж и дорого. Просто у тебя особое положение.
– Чем же?
– Сколько ни ищи источник больших денег, всегда в результате упираешься в политику. Но старичье, дергающее за ниточки за политическими кулисами, по-прежнему полагает, что, кроме Старого Енота, никто больше доверия не заслуживает. Возможно, это своего рода ностальгия по Библиотеке. Или приверженность традиции длиной почти в целый век. Одним словом, какая-то чепуха. Ну какие традиции у подрядчиков убийств? Но старичье, оно такое. Вечно они сомневаются и ненавидят перемены. Это напрягает, но что уж тут поделаешь. Такова реальность. Поэтому мне нужен мертвый Чжугэ Лян
[9]. Я имею в виду ту историю с деревянной статуей, которую установили на повозку, чтобы напугать Сыму И
[10]. А вот живой Чжугэ Лян в тягость. Ведь неведомо, что он выкинет. Если Старый Енот продолжит тихо сидеть в своем кабинете, то и пусть себе, мне не будет до него никакого дела. К тому же я и сам родом из Библиотеки, поэтому для старичья не чужой, так что буду у них нарасхват. Словом, ситуация вовсе не так уж плоха. Но ты… Ты заставляешь Старого Енота шевелиться.
– Шевелиться, – медленно повторил Рэсэн.
– Ну да, ведь ты же руки и ноги Енота. А твой друг Чонан, который хоть и выглядит разбавленной водой кашей, глаза и уши старика. Чонан словно та птичка, что таскает корм птенцам, – в клювике своем он тащит Еноту информацию, а ты выполняешь его задания. Если откровенно, то ты очень досадил мне, когда труп генерала Квона превратил в порошок.
– И что?
Рэсэн в упор смотрел на Хана. Тот холодно улыбнулся.
– Если убить Старого Енота, бизнес может на время забуксовать, но ситуация такова, что именно сейчас этого допустить нельзя. А потому остается одно. Меня вообще-то такой поворот печалит, но придется кое-что отсечь. Но так, чтобы само тело еще пожило. Отсечь руки, ноги или уши.
– Поэтому ты убил дядюшку Инструктора?
В один миг лицо Хана побагровело. Он помял подбородок и только потом ответил:
– Похоже, ты и впрямь не знаешь, что можно говорить, а что нельзя.
Он хотел добавить что-то, но сдержался. Наклонился к селектору на столике и велел принести еще виски. Тут же появилась девушка, поставила полный стакан и унесла пустой. Хан сразу приложился к стакану.
– Я знаю, что ты зол на меня из-за него. Инструктор был для тебя все равно что отец, но и для меня – почти как старший брат. Ведь и я учился у него. Но в этом мире все сплелось в более сложный, чем ты думаешь, клубок. И нам в этом мире, недоступном нашему пониманию, придется и дальше жить.
– Неважно, как устроен этот мир, но ради чего надо убивать членов своей семьи? Ради вот этого роскошного офиса?
Хан усмехнулся:
– Неужели ты думаешь, что мы и в самом деле семья? Старый Енот и ты? Старый Енот и я? Живот можно надорвать от смеха. Для старика ты и я – всего лишь трости. Палку отбрасывают в сторону, когда она износится или сломается. Случись так, что сегодня в тебя воткнут нож, а твой труп отвезут к Мохнатому, наш господин и глазом не моргнет. Наверняка тут же найдет себе новую трость. Я это знал уже двадцать лет назад. А ты, ни хера не соображающий, до сих пор не сечешь.
Хан глотнул виски. Рэсэн не сводил с него глаз. Раздраженный тем, что разговор пошел не так, как хотелось, Хан смотрел в окно. Раздался сигнал селектора. Хан снял трубку:
– Да, ясно. Скажи, чтобы подождал меня десять минут.
Рэсэн взял со стола пачку сигарет и закурил. Выпустил дым. Хан взглянул на часы.
– Это В., член парламента. Есть у него сынок-дебошир, так вот этот гаденыш каждый день фокусы выкидывает, но в этот раз, похоже, вляпался основательно. Похитил какую-то девочку, приволок в отель, засунул ей в рот свой хер, а она взяла да и оттяпала его. Так впилась зубами, что практически откусила. Вот уж девка молодчина! Однако член, видать, срастается похуже пальцев. – Хан игриво улыбнулся Рэсэну. – Несколько дней назад В. явился ко мне, рыдал тут и причитал, мол, единственный сын, наследник двух поколений, такой любимый, что воткни сыночек ему в глаз, он и боли не почувствует, и вот незадача, бедняжка остался без хера, и род теперь на нем прервется, и что делать, и как быть? А потом крепко ухватил меня за руку и говорит, что только я один могу понять и успокоить его страдающую душу, а меня такая стыдуха вдруг взяла за него, что я и смотреть-то на него не мог. Ты прав, я держу роскошный офис в самом центре района Каннам, но что с того? Большой человек, член парламента, раскрылся передо мной, а я, какой-то там подрядчик, откажусь помочь ему только потому, что мне вдруг стыдно сделалось? Разве такое возможно? Нет, разумеется. Я не волен отказать. Вот так я и живу. Поэтому и ты отбрось то, что называют гордостью, и переходи к нам. Тогда и ты будешь жить, и твой друг Чонан будет жить, да и я благодаря этому поживу. Дело-то совсем нетрудное. Просто сиди в своей библиотеке, а когда нарисуется какое важное дело, позвони мне. Вот и все, что требуется от тебя.
Хан смотрел на Рэсэна. Тот молча курил. Улыбка медленно сползла с лица Хана, оно застыло.
– Скоро президентские выборы. Это опасный и очень тонкий момент, многое определяющий. Все словно взбесятся, желая урвать свой кусок. В таком состоянии и совершаются роковые ошибки. Ты в курсе, что “Группа D”, у которой одних только дочерних компаний больше двадцати, всего за шесть месяцев рухнула под нажимом политиков и прокурорских расследований? Просто из-за того, что они не дали денег на предвыборную кампанию. Поэтому стоит только ошибиться, как нас сотрут в порошок, и даже раньше, чем мы упадем. У меня и без тебя хватает причин для головной боли. Так что не усложняй мне жизнь. Я не хочу этого, но если будешь упираться, то мне останется только убить тебя.
