Яфет убил Миллисенту.
Яфет убил Ланселота, Доуви, Шерифа.
Все это время Агата занималась борьбой против лживого и жестокого короля, севшего на трон Камелота.
А тем временем его брат методично и безжалостно убивал ее друзей.
Рядом с Агатой с мрачным видом стояли Тедрос и Гиневра, в их глазах играли отблески подземного огня.
– Ваше величество… – раздался негромкий извиняющийся голос.
Все они разом повернулись.
– Кто-то украл мою рикшу, – с поклоном продолжил королевский паж по имени Сабби. – Угнал ее прямо от дворца…
– Мяу, мяу, – раздраженно оборвал его Потрошитель, которому сейчас явно было не до какой-то там рикши.
– Я думал, что это был бхут! – продолжил тем не менее паж. – Но это был не наш бхут! Это был человеческий бхут!
– Мяу? – заинтересовался кот. – Мяу!
– Мою рикшу взял человек, который был здесь, – выпалил Сабби. – И сделал это как раз перед тем, как умер Шериф!
Потрошитель больше не мяукнул, но внимательно уставился на пажа – дескать, давай, продолжай.
– Я нашел вот это рядом с его телом! – пояснил Сабби.
И он показал вещь, которую держал у себя в руках.
Все гномы, увидев ее, дружно выдохнули:
– О-о-о!
Тедрос сверкнул глазами, взглянув на свою принцессу.
И Потрошитель сделал то же самое.
Агата скрипнула зубами.
Даже стоя в нескольких шагах от Сабби, она чувствовала, чем пахнет от развернутой змеиной кожи, которую показывал им паж.
А пахло от нее грязью, древесной трухой…
И лавандой.
* * *
Беззубая бабушка-гном сидела, скрестив под собой ноги, на полу и постукивала пальцами по брюшкам разложенных перед ней мертвых светлячков – со стороны могло показаться, что старушка играет на рояле.
– Остановите здесь, – сказала Агата.
Бабуля перестала шевелить пальцами, размытое изображение на стене тронного зала застыло. Стоп-кадр.
Тедрос, Гиневра, Агата и Потрошитель подошли ближе, начали внимательно рассматривать его.
– Более четкой картинку сделать никак нельзя? – спросила у старой бабушки-гнома Агата.
Беззубая бабуля покачала головой и принялась возиться с мертвыми светлячками – поправляла кончиком пальца их смятые крылышки, пробовала менять местами, чтобы восстановить пробелы в изображении.
– Скоро птичка прилетит, ду-ду, ду-ду-ду… – напевала она за работой. И снова, как заевшая пластинка: – Скоро птичка прилетит, ду-ду, ду-ду-ду… Скоро птичка прилетит, ду-ду, ду-ду-ду…
С ума можно было сойти от этого бесконечного «ду-ду-ду».
– А побыстрее можно шевелиться? – теряя терпение, спросил Тедрос.
Бабуля подняла голову, окинула принца мутным взглядом, цыкнула языком, после чего вернулась к своей работе, все так же медленно перебирая мертвых светлячков и монотонно гудя свое «ду-ду-ду».
Тогда Тедрос посмотрел на Потрошителя – мол, сделай хоть ты что-нибудь.
Кот в ответ закатил глаза, словно говоря: «Ты бы сам попробовал управлять страной, где каждый второй такой тормоз…»
– Смотрите! Это она! – воскликнула тут Агата, рассматривая застывшую в полете фигурку Кико, отброшенную от Змея направленной прямо в грудь вспышкой розового света. – Это заклинание Софи. Сама она должна прятаться где-то здесь же, неподалеку.
– Вот тебе и доказательство. Твоя так называемая лучшая подруга напала на Кико, не дав ей вступить в бой со Змеем, – гневно воскликнул Тедрос. – Помешала Кико, зато помогла убийце Доуви и Шерифа.
– Или, может быть, пыталась спасти Кико, чтобы Змей и ее не убил тоже, – парировала Агата.
– Ты продолжаешь защищать ее! – закричал Тедрос. Таким сердитым Агата его еще никогда, пожалуй, не видела. – Продолжаешь выгораживать эту ведьму! Вот уж не думал, что ты можешь быть настолько глупой!
Что уж там скрывать, Агата с Тедросом часто ссорились. Принцу хорошо было известно, что Агата такая же упрямая, как он сам, и, честно говоря, именно за это еще больше любил ее. Но на этот раз Агате просто не было за что уцепиться, чтобы вступить с Тедросом в спор. Софи бросила своих друзей и вернулась к их главному врагу. Факт, и возразить тут нечего. Но и это еще не все. Агата вдруг вспомнила, как Софи придавила Райена к кровати, когда они с ней вошли в тот кристалл, с какой поспешностью вела разговор с королем, как нарушила сценарий, который заранее обговорила с Агатой…
«Я сделала то, что нужно было сделать. И сделала все правильно», – так оправдывалась потом Софи.
«А ведь она нарочно стала действовать не по плану», – поняла вдруг Агата.
Да, но почему?
И тут же поняла: кристалл.
Тот самый кристалл, в который Софи смотрела, а затем спрятала его в свой карман.
Итак, Софи увидела внутри того кристалла…
Да, увидела что-то такое, после чего захотела вернуться в Камелот.
– Так, если это вспышка от наложенного Софи заклинания, то вот это, я думаю, должна быть она сама, – вычислила Гиневра, указывая на светящееся пятнышко в углу картинки. – Светлячки уловили отблеск накидки из змеиной кожи. Скажите, у нас есть возможность проследить дальнейший путь этого пятнышка?
Бабушка-гном вновь поиграла своими пальцами на брюшках мертвых светлячков, пытаясь кадр за кадром восстановить сцену и проследить путь пятнышка. Это ей удалось, и все увидели, что пятнышко забралось на дерево и оставалось там, возле верхушки, до самого конца поединка между Шерифом и Змеем. Затем Софи спустилась с дерева, отбросила в сторону свою накидку-невидимку, оттащила в кусты тело Шерифа, после чего села в подъехавшую карету с королевским гербом Камелота на дверце, в которой сидел какой-то парень. Узнать, кто это был, оказалось невозможно – лицо этого парня все время оставалось в тени.
Агата проследила за тем, как Софи подсвечивает своим розовым пальцем ступеньки, садясь в карету, как закрывает за собой дверцу, и вот уже самый последний кадр: карета уезжает прочь, оставляя за собой облако летящей из-под колес пыли.
Тедрос, казалось, готов был взорваться от негодования.
– Значит, Софи наблюдала за всем поединком, безопасно укрывшись в кроне дерева, потом слезла, поплакала, как дешевая актриса, над телом Шерифа, а поплакав, отволокла его в кусты и вернулась в замок к двум засевшим в нем монстрам. Ну, знаете, если я вернусь на трон… когда я вернусь на трон, то прикажу отрубить этой дьяволице голову вместе с теми двумя гаденышами!
«И он прав», – подумала Агата, все еще оставаясь в растерянности. Да, все, что говорил Тедрос о Софи, выглядело правдой, с которой трудно поспорить.
