Через полминуты после того как он закончил, в дверь постучали, и вошел фельдфебель из шифровального отдела.
– Вам срочная депеша, сэр, – сказал он.
– Хорошо, давайте, – сдерживая нетерпение, кивнул полковник и подписал поданную форму, после чего фельдфебель оставил пакет и, коротко кивнув, вышел.
– И? – привстал со стула лейтенант.
Полковник дрожащими руками разорвал пакет и, развернув документ, первое мгновение не видел текста – операторы плыли, наползая один на другой.
Наконец наваждение ушло, и он увидел простой и доступный приказ – произвести залп в качестве эксперимента по указанной ритмической схеме.
– Ну?! – воскликнул лейтенант.
– Да!.. – в тон ему ответил полковник и, поднявшись, набрал комбинацию кнопок, отдававших приказ на залп.
Едва он это сделал, в его кабинет без стука ворвался тот же фельдфебель из кодировочного отдела. Его глаза были выпучены, и он сунул в лицо полковнику свой планшет, держа в руке очередной, еще горячий пакет с новым приказом.
– Понимаю, – кивнул полковник и поставил размашистую подпись, игнорируя трехмерные операторы.
– Это особая депеша, сэр, поэтому еще здесь и здесь, – указал фельдфебель, и полковник благодушно поставил подписи в указанных местах. После чего кодировщик убежал, а полковник с издевательской улыбкой на лице неспешно вскрыл пакет и, прочитав приказ, бросил на стол.
– Они передумали? – усмехнулся лейтенант.
– Да. Быстро же их поставили в стойло. Но в данной ситуации им не получить лемповый орех из лемпового масла.
– И что мы будем делать теперь?
– А теперь меня очень интересует статистика из района артиллерийского удара. Садись за рабочий терминал и принимай все, что пересылают.
– Еще до обработки сервером?
– Еще до. Хочу увидеть настоящее сырье, а не эти ректификационные выжимки.
Лейтенант занял место посторонившегося полковника, однако сколько ни посылал требования, ответ был один – «массив данных отсутствует».
– Что это может означать, сэр? – спросил лейтенант, хотя ответ напрашивался сам – рядов с тензорами и самих позиций с их гарнизонами больше не существует.
– Неужели мы допустили столь страшную ошибку? – произнес полковник.
С полминуты они молчали, представляя картины одна страшней другой.
– Что ж, у нас еще есть канал связи с Четырнадцатым отрядом. Томас Брейн обещал быть на связи.
– Думаете, он ответит? – едва слышно спросил лейтенант.
– Попробуем связаться. Это последнее, что нам остается.
Полковник придвинул аппарат, слишком громоздкий из-за необходимости выдерживать сверхсекретные режимы, и, сняв трубку, набрал известную только ему комбинацию.
Ответили почти сразу.
– Алло…
– Томас Брейн, это вы?
– Я, сэр.
– Фу! Я уж думал… Мы тут предполагали все самое страшное! Что там у вас происходит?
– Идет дождь, сэр.
– Какой дождь?
– Теплый дождь, сэр. Ливень.
– А снег? Как все происходило? Вы слышали эхо?
– Я ничего не слышал, сэр. Я шел с обеда в казарму, когда…
– Когда что, Томас? Дайте больше подробностей – пожалуйста!
– Это как какой-то электроприбор или бетономешалка. Знаете, такие есть на стройках. Они мелют, жужжат целыми часами. И в конце концов перестаешь замечать это жужжание. Просыпаешься, а оно уже жужжит за окном, ложишься спать – то же самое. И потом, посреди ночи, когда ты уже спишь, они ее отключают. И все – полная тишина, но тишина будит, как раздавшийся выстрел. Оно отключилось, сэр.
– Я понял, Томас, понял. И что потом? Что со снегом?
– Снега больше нет. Сейчас из окна я вижу траву. Нестриженый запущенный газон на всей территории базы. Часть ее еще желтоватая, но есть уже и зеленые кустики. Это очень необычно, сэр, мы здесь к такому не привыкли.
– А где все? Что делают бойцы?
– Бойцы? Бойцы пляшут под дождем, бегают босиком как очумелые. И я, сэр, пойду к ним. Извините меня, сэр. Я специально ждал в казарме, когда вы позвоните, – ведь вы обязательно должны были позвонить, когда все это случится… Я пойду…
И он ушел, не забыв выдернуть все коннекторы аппарата, а потом оторвать их от шнуров – так его учили очень давно и очень далеко от этих мест. Просто машинальная память и следование инструкциям.
А снаружи все так же шел дождь, изливаясь из низких туч, которые проносились, гонимые ветром, и не боялись тратиться, тратиться и еще раз тратиться над этой безымянной долиной.
Перед тем как ступить в теплую, струящуюся между травами воду, Брейн снял ботинки и побрел в сторону некогда запретной линии – границы, отделенной длинной чередой тензоров, которые теперь лежали на дне ручьев, среди спутанных трав, и никому до них не было дела.
А там, на поле, бегали, орали и сбивали друг друга в теплые ручьи солдаты. И Брейн бегал среди них, и кричал, и толкался, сбивая их в воду, и они сбивали его.
А потом его вдруг затошнило, и он остановился. И встал на колени, ожидая, что его вывернет наизнанку. Но не вывернуло. Он просто потерял сознание.
113
Яркие сполохи дневного света. Белые стены, зеркала и шепот персонала. Они пробегали мимо, украдкой бросая взгляд на искаженное мышечной судорогой лицо, и бежали дальше по своим делам. Брейн их видел и даже пытался заговорить с ними, но ничего не получалось. Пачка трубочек, панелек и тонких проводков, проходивших через его рот и гортань внутрь организма, не давала произнести ни звука.
Потом была пауза. И он снова увидел внешний мир, но уже без всего этого трубочно-проводкового фарша во рту.
Рядом сидела медсестра лет тридцати пяти – еще вполне ничего, Брейн это особо отметил. И она, день за днем, переклеивала на его лице свежие датчики, пока он не заговорил.
– У тебя классная задница… Элеонора…
Негромко сказал, чтобы услышала только она, а эта дура завизжала и выбежала из палаты, а ей на смену вернулся строгий такой доктор-гоберли с дюжиной гаджетов на груди, и каждый из них имел свой разъем для подключений.
Поначалу Брейн хотел затаиться, подождать, пока вернется эта дура с замечательной задницей. Но доктора было не обмануть.
– Да он дышит! Да он дышит самостоятельно! Леон! Леон!!! Дай нам кислорода в смеси! Кислорода дай!..
114
Большое окно, много света, но за окном защита из фасеточной брони. Почти прозрачная.
Брейн стоял в просто обставленном помещении с белыми стенами и смотрел в это окно, на стену противоположного строения. Он пытался вспомнить, что напоминает ему здешний запах. Что-то очень знакомое, но забытое. Раньше Томас помнил этот запах, он встречался ему довольно часто.
