– Не совсем так. Но с женщиной это было связано.
– Тогда тост за женщин!
– Согласен, – кивнул Брейн, и они выпили.
– Кстати, о женщинах… – вспомнил президент и, подняв кверху палец, выдержал небольшую паузу. – Так вот, о женщинах. Ты знаешь эту богачку, которую мы захватили ради выкупа?
– Так это ради выкупа? – улыбнулся Брейн.
– И ради выкупа тоже, – подхватил его игру президент, и они рассмеялись.
– Да, я знаю о ней еще кое-что, кроме того, что она богачка и у нее имелось целое отделение телохранителей: ее тело выглядит безупречно!..
– Тело? Ты хочешь сказать, что видел ее тело? – уточнил президент Джим, и в его глазах появился стальной блеск.
– Ну конечно, видел. Здоровенные сиськи, крутые бедра, плечи… Один раз увидишь, уже не забудешь.
– То есть вы с ней… – не договорив, президент Джим замолчал.
«Спалился наш вождь», – подумал Брейн.
– Нет, ну что ты! Я, конечно, хотел бы, но при ней были охранники – они бы выпотрошили любого, кто ее хотя бы коснулся. Но она танцовщица, Джим. Она горячая, как огонь, танцовщица, и танцует она голышом.
– Голышом?! – воскликнул президент Джим, вскакивая.
– Голышом, камрад! Прикинь?!
Какое-то время президент не дышал, зависнув над стулом. Потом упал обратно и засмеялся, слишком громко и нервно. Но, спохватившись, взял себя в руки и сказал:
– Ты хороший парень, Томас, жаль, что мы тебя ссадили.
– Ну уж нет, Джим, это тебе спасибо. Неизвестно, что там на Джильсе выдумали бы коллеги, если бы их, конечно, не вычислили и не перебили «кузены»-стратеги.
– Кузены? Почему кузены?
– Ну они так друг друга называют, чтобы не использовать ругательства, – разъяснил Брейн, и президент снова засмеялся, но теперь не так громко. Похоже, он понял, что Брейн за ним тоже наблюдает.
– А скажи, ты с ней хотя бы раз разговаривал?
– С Калипсо? Да, разок разговаривал. Стояли у стойки, выпивали.
– А когда она танцевала?
– Мы разговаривали еще до танца. Потом бар закрыли от посторонних, а мне разрешили остаться – охранник сказал, что она не возражала.
– То есть она была не против, если бы вы с ней…
– Нет, она высказалась конкретно и однозначно, – перебил президента Брейн, заметив, что данный вопрос почему-то сильно волнует собеседника.
– И что она сказала?
– Она сказала что-то типа того: ты мне симпатичен, но уже староват. Мне нравятся ребята помоложе!
Сказав это, Брейн разлил по стаканам и поднял свой.
– За что пьем? – спросил президент Джим.
– За то, чтобы мы помнили, сколько нам лет, и выбирали задачи по силам.
– Хороший тост, – сказал президент, и они выпили.
Брейн стал неторопливо закусывать, определив по выражению лица собутыльника, что тот придумывает очередную тему для расспросов.
– Дерьмо это баклажановое пюре, – сказал наконец вождь, отодвигая упаковку с фиолетовым содержимым. – Надо будет сказать, чтобы его больше не производили. Ну ведь дрянь же?
– Дрянь, – согласился Брейн.
– Надо будет написать отзыв гостя – от твоего имени.
– Зачем?
– Затем, что твое мнение будет перевешивать сотню местных – для профсоюза это более важно.
– Ты имеешь в виду тот профсоюз, что чуть дальше от нашего входа? – махнул рукой Брейн, осознавая, что крепко захмелел. Но только в смысле мышечной реакции, разум же его оставался строг и расчетлив.
– Да, этот долбаный профсоюз активных домохозяек, которым не сидится на месте.
– Они сегодня неплохо пели.
– Дуры потому что… – мотнул головой президент. – Слушай, а почему ты все еще капитан, если тебе уже под пятьдесят, а?
– Дружище, мне уже давно за пятьдесят.
– За пятьдесят?! – переспросил президент, и на его лице появилось выражение легкого ужаса.
– Прикинь, столько еще живут.
– Нет, я в том плане, что военные твоего возраста давно полковники или пенсионеры.
– Совершенно верно. Но я поздно начал служить, – честно ответил Брейн.
– Поздно начал… – повторил президент. – А выглядишь прекрасно. Молодо выглядишь. У меня вот пузо, а ты просто атлет.
– Это все работа.
– Работа. А давай выпьем за работу, Томас?
– За работу, – поддержал Брейн, и они выпили. А потом помолчали, каждый закусывая тем, что ему больше нравилось. Президент налегал на мясные и белковые пюре, Брейну нравились фруктовые.
– Ты вообще чем по жизни раньше занимался? Или всегда был военным? – спросил Джим спустя пару минут.
– Занимался всем понемногу. Например, могу торговать рыбой.
Джим засмеялся. Брейн улыбнулся.
– Не, ну это, конечно, важно. Я раньше тоже восьмихвостых крабов продавал, когда мальчишкой был. Мы их «на молниях» собирали в межсезонье и сюда тащили – на продажу.
– На молниях?
– Ну в сотне километров отсюда начинается, по-научному, территория погодной и геодинамической нестабильности. Это значит, что там ветра по тысяче километров в час и ливни – тысяча миллиметров в месяц.
– Ни хрена себе!
– Вот именно! Камни летают со скоростью пули. Старые деревья за час превращаются в щепу. Но сезон проходит, снова тишина, речки возвращаются в русла, деревья растут, и опять все хорошо четыре месяца.
– А крабы?
– Вот эти четыре месяца – крабы, а потом – опять ураган, и только грязь, глина и камни.
– Круто.
– Круто. Но ты же не из рыботорговцев в спецназ попал?
– Я еще программирую.
– Во как! Ты серьезно?
– Серьезно.
– Ты, конечно, извини, но у тебя морда в шрамах и плечи вон какие – на компьютерного гения никак не тянешь.
Брейн засмеялся.
– Извини, камрад, рожей, конечно, не вышел. Но программирую, как могу. Если у вас есть с этим проблемы, могу помочь.
Президент помолчал, глядя на бутылку, потом снова взглянул на Брейна и сказал:
– А вот прямо завтра и покажешь, что можешь. У наших технарей запара случилась – железо вывезти смогли, а вот научить его правильно работать не получается.
С этими словами президент налил по полному стакану и, взяв свой, поднялся.
Брейн поднялся тоже.
– Выпьем за то, чтобы ты у нас хорошо прижился, Томас, поскольку там, во внешнем мире, тебя не очень-то любят.
