– Я тебе «чумки» дам, если хочешь. Но в долг.
– Нет, я лучше переломаюсь, а то потом с этой вашей «чумки» не соскочишь.
– Не соскочишь, это да. Ну а какой смысл соскакивать? Жизнь новую не начнешь, в отпуск не поедешь. С одной стороны, жизнь вполне гарнизонная, но… даже бабу неохота.
– Совсем?
– Совсем. И никогда. Вот такая здесь природа образовалась. Постой, ранцы брось – они одноразовые.
– Одноразовые? Это же штатные сумки! Им сносу нет!
– Здесь одноразовые. Их на складах – пропасть. Закинь в лаву, и все дела.
– А просто оставить нельзя?
– Можно, – ухмыльнулся сержант. – Но ты забрось их в лаву, и тогда лучше будешь понимать, с чем мы тут дело имеем.
Брейн спорить не стал и, раскрутив ранцы за длинные ремни, разом забросил в запретные границы.
И даже чуть присел, ожидая… Но нет, ни аннигиляционного взрыва, ни хотя бы хлопка или шипения какого-нибудь не последовало. Ничего не было.
– Вот, – подвел итог сержант. – Ушло, как в пустоту.
– Какую пустоту?
– Абсолютную, парень. Ладно, пойдем в столовку, а то там всю сливочную подливку поделят.
– Кто поделит?
– Особы, приближенные к командованию.
Эта фраза, как и многие другие, была для Брейна непонятна, однако он предпочитал не задавать всех вопросов сразу, тогда больше станешь понимать обстановку и будешь спрашивать только по делу.
Когда они с сержантом вышли из зоны патрулирования, добравшись до казармы соседнего взвода, где-то в глубоких тылах ударил дружный залп тяжелых орудий, и через полминуты снаряды ухнули в глубине лавы.
Бум, бум, бум-бум, бум. Вот такой рисунок.
– Слышал? – спросил сержант, обернувшись.
– Да! – улыбнулся Брейн.
– Это наше прикрытие. Как только обнаруживается этот самый… коллапсационный коэффициент… Да-да, именно так по-научному называется! По нему сейчас же долбят эти ведра. Да так, что казармы подпрыгивают! Прикинь, какая там мощща?
– Четыреста миллиметров?
– Да, – кивнул сержант, останавливаясь. – Тебе уже сказали?
– Нет, сам прикинул.
– Не врешь?
– Не вру, – пожал плечами Брейн.
– Ну, значит, выиграл в лотерее – действительно четыреста миллиметров. Запредельной калибр – артиллерийские маньяки!
– А почему такая дробная детонация?
– Чего?
– Почему такой дружный залп, а потом такая дробная детонация прилетевших бомб?
– Я не понимаю тебя.
– И – звуки. Почему всплеск от заброшенных ранцев не был слышен, а взрывы тяжелых снарядов слышны?
– Ну так то сумки, а тут бомбы тяжелые. Ты чего, разницу не усекаешь?
– Не усекаю. Природа распространения звука одна. Физика для всех одинакова.
Они остановились – уже в полусотне метров от столовой, к который со всех сторон спешили солдаты, и, смерив Брейна внимательным взглядом, сержант сказал:
– Говори проще, майор, думай проще. Здесь тебе не там.
70
Завтрак оказался на удивление хорош. Брейну за всю его службу ни разу не приходилось так вкусно позавтракать.
Конечно, здесь был край земли и «последняя станция», и, видимо, поэтому ни о каких картриджах здесь не помышляли… только сублимированные полуфабрикаты, что по ценам внешнего мира исчислялось цифрами со многими нулями.
Однако здесь эти нули значили – только нули.
– Ты это видел, Томас? – обратился к нему восторженный Корн.
– И видел, и ел. У меня даже слов таких нет, чтобы порадоваться, – в тон ему ответил Брейн.
– Как в патруле? Были проблемы?
– Нет, проблем не было. Но первый раз – он и есть первый раз. Много новых впечатлений. Я тебе потом в казарме расскажу.
– А кисель из ревеня пробовал?
– Кисель? Это что?
– Вон тот зелененький.
– Нет, только сейчас с йогуртом покончил. Ты рекомендуешь?
– О да! Это что-то особенное!..
Пока Брейн и Корн оценивали кисель – один впервые, а второй уже по третьему разу, к их столу подошел капитан Бельц, сидевший за пулеметом в их бронемашине, когда пришлось пробиваться к позициям.
– Привет, камрады!
– Привет, присаживайся, – предложил Брейн, потягивая кисель, но все еще не понимая, чего такого в нем нашел майор Корн.
Бельц присел.
– Ну как вам на новом месте?
– Порядок, – ответил Корн. – Жратва отменная, а Томас вон сегодня уже на службе был – в патруле.
– Правда? Ну и как там, чего нового узнал? – поинтересовался Бельц, которого распределили в соседний взвод.
– Думаю, ничего того, что тебе не рассказали в твоем взводе. Лава, дезертиры, отступление и все такое.
– Ну да, – кивнул капитан Бельц. – А еще про прыжки лавы.
– Вот именно. И еще эта лава определенно действует на человека. Я сам сегодня испытал это.
– И что ты чувствовал? – спросил Корн, разом забывая о киселе.
– Как будто кто-то постоянно на тебя смотрит… И даже…
– Даже?
– Да, я только сейчас это понял. Как будто что-то нашептывает, обрабатывает, как арестанта в полиции. Типа «сделай это, сделай».
– Сознайся? – предположил капитан Бельц.
– Нет, тут сознаваться не в чем. Мне кажется, со временем это выстраивается в приказ бежать. Дезертировать с оружием в руках.
– Томас, ты не отставляешь нам на будущее никаких шансов, – покачал головой Корн.
– Какое будущее, камрад? Тут либо загибаются от наркоты, либо всех накрывает лава, – с долей отчаяния в голосе возразил Бельц.
– Это честно, учитывая, по каким статьям мы здесь оказались, – заметил Брейн. – За все приходится платить.
– Томас, я удавил двух ублюдков. Я снова удавил бы их, даже зная, что меня сюда упекут, – сказал Корн.
– А ты, капитан?
Бельц вздохнул.
– Признаться, я бы не повторил этой глупости.
– Томас, а за что ты мочил этих троих, что числятся в твоем деле?
– Наверное, за дело, – пожал плечами Брейн.
– Ничего себе! И он еще читает нам нотации! – воскликнул Бельц и, нервно хохотнув, отпил кисель из стакана Брейна.
– Просто я не все хорошо помню.
– Мне завтра тоже в патруль, и я хочу рассмотреть эту лаву поближе, – сообщил капитан.
