– Почему?
– Они представляют собой… как бы еще одно измерение. Новый пункт назначения.
– Понятия не имею, какого черта это значит, но мы вчера договорились, что ты не станешь картировать…
– Каждый раз, когда Рид умирает в капсуле, он обрывает цепочку событий, которые становятся для нас мертвыми воспоминаниями после сдвига реальности. Что случается с этими временными линиями? Они действительно исчезают или остаются где-то там, вне досягаемости? – Слейд опять смотрит на часы. – Я знаю о сегодняшнем эксперименте, и вы в любую секунду тоже должны все вспомнить.
Все трое молча сидят в ожидании. Хелену охватывает дрожь. Они лезут туда, куда лезть совсем не стоит.
Где-то позади глаз начинает разливаться боль. Подавшись вперед, Хелена хватает несколько салфеток из коробки, чтобы остановить носовое кровотечение.
Мертвое воспоминание о неудавшемся эксперименте врывается в разум.
Рид отрубается в капсуле. Остановка сердца – пять минут. Десять. Пятнадцать. Хелена кричит Слейду: «Сделай что-нибудь!» Бросается туда, распахивает люк. Рид мирно покачивается внутри на воде – неподвижный, мертвый.
Вместе со Слейдом Хелена вытаскивает его и укладывает, мокрого, на полу. Начинает делать искусственное дыхание и массаж сердца, хотя доктор Уилсон по интеркому говорит: «Хелена, это бесполезно. Прошло слишком много времени». Однако она все равно продолжает. Глаза заливает пот. Слейд исчезает за дверью напротив, в комнате с креслом.
Когда он возвращается, Хелена, сдавшись, просто сидит в углу и пытается осознать тот факт, что они убили человека, на самом деле. И это ее вина – из-за ее изобретения Рид попал сюда.
Слейд начинает раздеваться.
– Что ты делаешь?
– Пытаюсь все исправить. – Он смотрит сквозь одностороннее стекло. – Уберите ее кто-нибудь отсюда, пожалуйста.
Он залезает в капсулу, когда в комнате появляются его подручные.
– Доктор Смит, будьте добры пройти с нами.
Хелена медленно поднимается и против своей воли отправляется в аппаратную, где садится позади Сергея и доктора Уилсона, реактивирующих воспоминание Слейда о порезе при бритье. В голове у Хелены только одно: это неправильно, неправильно, неправильно…
Как вдруг…
Она сидит здесь, в конференц-зале, прижимая салфетку к кровоточащему носу. Поворачивается к Слей-ду – тот смотрит на Рида, который пялится куда-то в пустоту с идиотской улыбкой.
– Рид? – окликает его Слейд.
Тот не отвечает.
– Рид, ты слышишь?
Он медленно поворачивает голову к Слейду – кровь течет по губам, капая на стол.
– Я умер…
– Да, я в курсе. Поэтому и вернулся в другое воспоминание, чтобы спасти…
– И это было самое прекрасное, что я видел в своей жизни.
– Что именно?
– Я видел… – Рид не может подобрать слов. – Я видел все.
– Не понимаю, что ты хочешь сказать.
– Каждый миг моей жизни. Я несся через туннель, заполненный воспоминаниями, и это было потрясающе. И я нашел одно, о котором совсем забыл. Лучшее из всех. Думаю, самое первое.
– О чем? – спрашивает Хелена.
– Мне года два или, может, три. Мы на пляже, я сижу у кого-то на коленях – не могу повернуться и посмотреть, но я знаю, что это мой отец. Мы на Кейп-Мей на джерсийском побережье, куда обычно ездили отдыхать. Я не вижу маму, но знаю, она тоже где-то сзади, а подальше, в полосе прибоя, стоит мой брат Уилл, и волны накатывают на него. Пахнет океаном, кремом от загара и маслом из фритюрницы в уличной палатке неподалеку. – По щекам Рида текут слезы. – Никогда больше я не чувствовал ничего подобного. Столько любви. Так хорошо и спокойно. Это был самый совершенный момент во всей моей жизни. До того…
– До чего? – переспрашивает Слейд.
– До того, как я стал тем, кем стал. – Рид утирает слезы и переводит взгляд на Слейда. – Не нужно было меня спасать. Не надо было возвращать сюда.
– О чем ты говоришь?
– В том воспоминании я мог бы оставаться вечно.
Барри
Ноябрь 2007 г.
Каждый день ощущается как открытие, каждый миг – как подарок судьбы. Просто сидеть за ужином напротив дочери и слушать ее рассказ о прошедшем дне кажется Барри незаслуженной амнистией. Как раньше он мог воспринимать это как должное?
Он впитывает каждую секунду – как Меган закатывает глаза, когда он спрашивает ее о мальчиках, как загорается, когда речь заходит о поездке в несколько выбранных ею колледжей. Иногда он не может сдержать внезапных слез в присутствии дочери. Барри объясняет свою эмоциональность отказом от сигарет и тем, что его малышка у него на глазах становится взрослой. Джулию его поведение в такие моменты слегка настораживает – временами она смотрит на него с сомнением, словно на картину, которая висит неровно.
* * *
Каждое утро, просыпаясь, Барри лежит в кровати, страшась открыть глаза – вдруг он снова очутится в своей однокомнатной квартирке, вдруг его второй шанс испарится, словно его и не бывало. Однако всякий раз солнце, проникая сквозь шторы, освещает спящую рядом Джулию, и единственной связью с той жизнью остаются призрачные воспоминания, от которых Барри был бы рад избавиться вовсе.
Хелена
5 июля 2009 г.
День 613
После ужина, когда Хелена умывается перед сном, раздается стук в дверь. В коридоре стоит Слейд, встревоженный и мрачный.
– Что случилось?
– Рид повесился у себя в комнате.
– О, господи! Из-за того воспоминания?!
– Давай не будем спешить с выводами. Мозг наркомана работает по-другому, не как у нас с тобой. Кто его знает, что он вообще там видел, когда умер? В общем, я просто решил, что ты должна знать. Не волнуйся, завтра я его верну.
– Вернешь?
– С помощью кресла. Хотя, если честно, перспектива снова проходить через это меня не прельщает. Как ты понимаешь, процесс крайне неприятный.
– Рид сделал свой выбор, покончив с собой, – говорит Хелена, стараясь держать эмоции под контролем. – Мне кажется, мы должны его уважать.
– Только не пока он работает на меня.
* * *
Много часов спустя Хелена лежит в кровати без сна, ворочаясь с боку на бок. Мысли мечутся в голове, избавиться от них не получается.
Слейд – лжец и манипулятор. Он не давал Хелене общаться с родителями. Он украл ее жизнь. Случайно открытая тайна кресла влечет к себе, как никакая другая интеллектуальная загадка, но Слейду эту силу доверять нельзя. Они уже играли с воспоминаниями, изменяли реальность, даже воскрешали из мертвых, однако он с маниакальным упорством продолжает и дальше испытывать границы возможного. Чего он вообще добивается на самом деле?
