Бочкарев, словно уловив мысли графа, сказал:
— Ведь о нас по телеграфу и телефону, поди, сообщили повсюду. Дескать, разыскиваются и прочее.
— Возможно!
— Вот нам надо избегать большаков, а держаться лесных дорог, подальше от крупных сел, где есть телеграфы-телефоны.
Соколов согласился:
— Что ж, мы прокатимся по лесочку на санях, с бубенцами. Вдали, так сказать, от шума городского.
Факторович, наконец осознавший серьезность положения, робко сказал:
— Вы, месье, не забыли об волках? Боюсь, нас ждет в лесу такое, что это просто неслыханно.
Соколов, который, как всегда, был преисполнен бодрости, весело отвечал:
— Есть старинный способ охоты на волков. Представьте голодного поросенка, который громко и отвратительно верещит. Ему связывают ноги, кладут в сани и пускают лошадь по лесной дороге. Сани несутся, поросенок верещит, волчья стая, томимая голодом, бросается на бедное животное. Тут охотники, которые едут сзади, отстреливают хищников. Остроумно? Но у нас поросенка нет, поэтому волки вряд ли на нас днем нападут.
— А ночью?..
— Ночью мы влезем на деревья и заночуем на ветках, как африканские шимпанзе. Вы, Факторович, никогда на ветках не ночевали?
— Вы можете удивляться, но не приходилось.
— Но надо же когда-нибудь начинать! Представьте, вы сидите на ветке. Над вами — шатер бархатного бездонного неба, усыпанный бриллиантами звезд, словно витрина ювелирного магазина Маршака драгоценностями, — от восторга захватывает дух. Зато под вами, на снежном ковре, переливающимся под светом луны мириадами изумрудных точек, стаи волков. И эти несчастные голодные создания смотрят на вас с надеждой и вожделением, как нищий жених на богатую невесту. И при этом, задрав головы, стая грустно и на высоких нотах воет. А вы чувствуете себя Икаром, парящим над всем миром! Ах, счастливец…
Факторович воскликнул, и в его голосе было много отчаяния:
— Это довольно интересно — я ночую на ветке, но лошадей куда вы, неразумный человек, денете? Лошади, насколько мне известно, по деревьям не лазят, да-с!
Соколов задумчиво посмотрел на Факторовича:
— Вы полагаете, что не лазят? Но вы, сударь, пессимист. Я полагаю: захочешь жить — не на ель, на баобаб залезешь.
Бочкарев, слушая этот диалог, умирал со смеху.
Соколов вдруг сменил тон, стал серьезным:
— Ну, гордость иудейского народа, отвечайте: что мне с вами теперь делать?
— Вы со мной сделали уже все, что нельзя. Мое сердце переполнено безмерной печалью. С вашей помощью я принес себе столько вреда, сколько не принесли мне лютые враги.
Бочкарев рассмеялся:
— Лейба, если Рытов замерзнет или его съедят волки, тебе за это уже ничего не будет. Еще прежде тебя расстреляют как дезертира, ты сразу избавишься от всех бед, даже от зубной боли.
Так, с шутками, они катили по зимней дороге.
Лошадки тянули старательно. Дорога вновь пошла в гору. Соколов приказал:
— Слезай все с саней! Пешая прогулка для хорошего аппетита — дело замечательное.
Сани покатили веселей среди леса. На солнечной стороне снег покрылся тонким настом, и тут сани скользили легко, как гимназистка на катке Чистых прудов. Снег вдоль дороги был усеян следами зверья. Время от времени попадались шкурка разорванного волком зайца или тетерев, порванный лисой.
Теперь все трое двигались рядом, держась за саночки, а порой, когда лошадки усиливали ход, бежали, утопая сапогами в мягком снежном ковре. Солнце поднялось уже высоко, отбрасывая тени от черных деревьев. Потеплело. От беглецов валил пар.
Они снова прыгали в сани, и лошади, мерно тряся крупом и выбрасывая назад хлопья снега, бодро уносили беглецов вперед.
Они ни разу не остановились на отдых, хотя двигались часа три. Встречный ледяной ветер обжигал щеки, трепал Соколову усы. То тут, то там мелькали деревушки с ометами, с высокими дымами из труб, но гений сыска, не останавливаясь, гнал лошадей. Он твердо решил держаться лесного пути и никуда с него не сворачивать.
Ключи от сердца
Как писал в 1885 году молодой Лев Николаевич Толстой, служивший в 14-й бригаде под Севастополем, «гладко писано в бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить!». Наших беглецов ожидали большие сюрпризы разного толка.
Но пока все было замечательно. Лошадки хоть и устали, но старательно бежали по узкой лесной дороге. Слева и справа виднелись следы зверья, в основном зайцев и волков, попадались кабаньи дорожки с их шерстью от брюха на снегу и лосиные. Порой, мягко роняя на землю снег, с ветки тяжело поднимался тетерев. Повсюду весело перелетали с ветку на ветку, с дерева на дерево резвые белки. Вдруг в ельнике что-то тяжело зашевелилось, и на прогалину выскочил матерый сохатый.
Соколов загляделся на природу, забыл об усталости, с горькой печалью подумал: «Куда меня понесло? Ведь мог бы сейчас в своей мытищинской усадьбе гулять на природе, читать в первых изданиях Державина и Пушкина, целовать малютку-сына… Но нет, словно кто-то толкает в ребро: „Иди, ищи смертельные приключения!“
Впрочем, это был приказ государя, а я его верный слуга и солдат! Прочь сомнения!»
Еще часа через полтора лошадки стали больше раздувать бока, дышать тяжелей. И в этот момент, как по заказу, на взгорке показались дымы, идущие прямо в небо. Через несколько минут въехали в небольшую, домишек на двадцать, деревушку.
Уже возле первого дома, стоявшего на околице, — добротного, из новых, еще светлых бревен — увидали крепкого мужика, густо поросшего бородой. Своей дремучей крепостью, сильными уверенными движениями он напоминал медведя-шатуна, по ошибке среди зимы вылезшего из берлоги. Мужик большой деревянной лопатой чистил возле ворот снег, наметенный с вечера. Ему помогал мальчонка лет восьми, старательно пыхтевший с небольшой лопаткой.
Соколов остановил лошадь, весело сказал:
— Бог в помощь, хозяин!
Мужик ничего не ответил, лишь сердито зыркнул маленькими глазками из-под нависших бровей, оглядел солдат, затем подозрительно долго рассматривал лошадей. Те радостно вдруг заржали и потянулись к нему мягкими в сосульках губами. Мужик осторожно снял сосульки, ладонью похлопал лошадей по мордам.
Соколов с улыбкой продолжал:
— Это какая деревня?
Мужик баском прохрипел:
— Ну, Вешки! Да тебе, солдат, что?
— Что-то ты нынче, гляжу, не в духе.
— А это не твоего ума дело.
— Да нам бы чайку попить, погреться да лошадкам овса задать.
— У меня не постоялый двор.
— А где постоялый двор?
Мужик неопределенно махнул рукой:
