Соколов заверил:
— Союзники и Россия большие силы припасают к весеннему наступлению. К следующей зиме должны окончательно разбить и германцев, и турок, и австро-венгров.
— Ну, тогда надоть выпить за скорую победу!
Хозяйка поставила на стол большую сковородку с жареной свининой и тушеной капустой.
— Эх, запах аппетитный! — Соколов улыбнулся хозяину. — Женщины у тебя хорошо готовят.
— У их служба такая! — довольный похвалой, изрек Хребтов. — Каждый должен справно свое дело делать. Баба — готовить и дом в чистоте содержать, мужик — землю обрабатывать, солдат — воевать, царь — народами повелевать. Когда каждый дело станет делать, а не болтаться, как причиндалы в мотне, тогда во всем станет довольствие и успокоение.
Соколов поднял стакан:
— Пьем за гостеприимных хозяев, чтобы дом всегда был полной чашей, а геройский Петр Хребтов, украшенный орденами и крестами, домой скорей вернулся целым и невредимым.
Старая хозяйка от умиления аж всхлипнула, прижав к глазам передник, Хребтов удовлетворенно хмыкнул, и все дружно выпили.
Хозяин с гордостью сказал:
— У нас род Хребтовых такой: или грудь в крестах, или голова в кустах. Всегда государям служили верой-правдой. Мой отец из турецкого похода вернулся с деревяшкой вместо ноги, гляди, вот его фото, зато солдатским Егорием отмечен. Так-то!
Бочкарев полез было в карман за кисетом, чтобы закурить самокрутку, но Хребтов строго посмотрел на него:
— В доме у меня не курят, тут малые дети. Иди на улицу, там простора много.
Наконец подал голос давно молчавший Факторович. Он рассмеялся и сказал:
— Когда я был маленький, мне мамочка моя рассказывала разговор двух курильщиков, которые встретились на базаре: «Эй, Хайм!» — «Ты чего?» — «Исаака не встречал?» — «А зачем тебе его?» — «Табак у него!» — «На, понюхай моего!» — «У меня таки много своего!» Ха-ха-ха! Смешно, правда?
Унизительная цена
Хребтов слушал в половину уха. Ему что-то хотелось спросить у гостей, но он, видно, размышлял, с какого бока зайти. Наконец подозрительно уставился взглядом в Соколова:
— А мне любопытно, это ты на чьих лошадях приехал?
— Разжился у одного.
— Никак, у Рытова одолжил?
Соколов взгляд выдержал, ровным голосом объяснил:
— Нет, не одолжил, а купил.
Хребтов подозрительно покачал головой.
— Ну прямо удивительно! Евсей полгода за мной ходил, все уговаривал: продай да продай пару каурых трехлеток. Ну, я ему со своего двора отдал. — Прищурил хитрый взгляд. — И очень любопытно знать, сколько вы, бравые ребятушки, денег ему отвалили?
Поскольку для Соколова вопрос был трудный, в разговор поспешил вмешаться Бочкарев:
— Сто пять рубликов, собака, сгреб! Да четыре червонца с полтиной за саночки и упряжь.
Хозяин недоверчиво покачал бородой:
— По нынешним временам цена совершенно унизительная! Год-другой назад цена красная была бы, а нынче — тьфу, а не деньги. А в деньгах главный рычаг жизни. Евсей вообще-то прижимистый, а тут продешевил… Лошадки больно хорошие.
Соколов нашелся:
— Понимай — военная нужда. По разрешению начальства могли бы вовсе бесплатно конфисковать, а мы ему золотыми червонцами отсчитали.
Хребтов вроде бы понимающе покачал головой, хотя по глазам было видно — не верит.
— Червонцами оно, конечно, не ассигнациями, это приятней для кармана. Евсей-то к нам на прошлой неделе навещался, соседи поросенка для него закололи. Не говорил ни слова, что продать лошадок хочет. Как же он сам теперь обойдется? Непонятно даже. А вам, солдатам, зачем лошадки?
Бочкарев ответил:
— А у нас казенная надобность — беглых солдат ловить. Так и деньги выдали. По средствам приобретаем. Нам бы еще пристяжную…
Хребтов согласился:
— Это точно, по нашей дороге с пристяжной гораздо сподручней. Ночью морозит, а днем с крыш каплет — солнце весеннее. Лошадку одну пристяжной при беге впрячь — милое дело. Лишней у меня нет, а то уступил бы. Да на деревне найдете, ну, к примеру, у Силаевых, они продавать, кажись, думают. У них лошадь в упряжи какой год ходит, но еще свежая, побегает. Что-то не выпиваем? — Разлил всем по полстакана. — А этот чернявенький с вами, никак еврейчик? Ты, братец, не осоловел? Га-га, носом уже клюешь в капусту.
Соколов пояснил:
— С мороза разморило. Ты, хозяин, положил бы нас куда, вздремнуть надо часик-другой да ехать, пока светло.
Хребтов охотно согласился:
— И то, кто больше спит, тот меньше грешит. Только куда нынче поедете? Скоро стемнеет, волков в лесах нынче, как летом комаров на гнилом болоте: сожрут! А что-то ружей у вас не вижу? Аль не положено? Как же вы дезельтиров арестовывать станете? Они вас не испужаются, га-га, самих арестуют.
Соколов объяснил:
— Приказано за содействием к местным властям обращаться. А ружья нынче все на фронт отправили, к наступлению подготовка идет.
— Знать, там недостача, — усмехнулся Хребтов. Потом понимающе кивнул: — Ясно, еврейчику ружье не доверили. А я слыхал, что ихнего брата вовсе в русскую армию не принимают, потому как они не воюют, а агитацию распространяют.
— Нет, наш приятель надежный солдат, — заверил Соколов. — Слуга царю, отец… и все такое прочее.
С легким паром!
Хребтов зевнул, перекрестил рот и сказал:
— А меня после обеда завсегда сон охмуряет. Привычка натуральная. Глаза, как медом мазанные, слепляются. Вы тоже сонную привычку имеете?
— Обязательно! — Факторович с усилием поднял лицо, с которого капал капустный рассол, и мутными глазами обвел сидящих за столом. Остановил напряженный взгляд на Хребтове, икнул, а затем строго спросил: — Вы знали Брутмана с Кирпичной улицы? Однажды я встретил Брутмана на базаре и ради приличия спрашиваю: «Как выглядит твоя жена Сара?» — «Лейба, — отвечает Брутман ровным голосом, — я ничего не знаю об том, как выглядит Сара. Я ее не видел целых два года». — «Но почему?» — «Потому что два года назад она умерла».
Хребтов укоризненно покачал головой, Бочкарев разразился хохотом. Зато Факторович, видать, истощил свою энергию окончательно. Его голова снова упала в тарелку с капустой, и он громко захрапел.
Хребтов скосил в сторону хитрый глаз и сказал:
— Господа солдаты! В доме беспокойно, шумно — ребятенок по ночам кричит. Гораздо тише в баньке, там как раз протоплено. С утра нынче бабы с детьми мылись, вот и вы, сердечные, косточки с устатку попарите. Спать ложитесь в раздевальне или в парильне на полках: пахнет березовым веником, квасом, истинно рай. Одеял, извиняйте, в доме лишних не держим. Шинельками своими прикроетесь. Вечером поужинаете, переночуете, а утром — с Богом, в путь! И за лошадок не тревожьтесь. Им овса уже в ясли задали…
