— Что, устав не уважаешь? Для начала ты, раб Божий, что должен сделать? Ну, говори! Ах, не знаешь? Ты обязан представиться. Ну?
Пристав был поражен властностью тона, громадной фигурой солдата, его аристократичной внешностью. Он, опешив, произнес:
— Участковый пристав Вязалкин! Соколов удовлетворенно хмыкнул:
— То-то!
Полезные знакомства
Соколов прошелся по камере, бросая строгие взгляды на пристава. Наконец важно произнес:
— Парле ву франсе? Ах, французского языка не знаете. Хорошо, будем говорить на природном. Прошлой осенью, когда я гостил в Царском Селе у нашего государя, великий князь Александр Михайлович мне сказал: «Я еще не встречал ни одного человека, который понимал бы русский народ!»
У пристава открылся рот, глаза урядника полезли из орбит. В один голос они выдохнули:
— У кого?
— У государя. А слова великого князя я вспомнил, глядя на вас, оглоедов. Вы бросили в этот жалкий подвал трех защитников отечества и государя-батюшки, даже не расспросив нас, не проверив документы. Но вместо извинений за свое беззаконие вы грубо обращаетесь с нами. — Театрально поднял палец вверх. — А мы выполняем важную миссию. Запомните, я — секретный агент Бабушкин. И вот этот, — ткнул перстом в сторону Свистунова, — обращался с нами неподобающим образом: грубил, документов не спросил. Нет, я вас не понимаю. И великий князь не понял бы.
Изумленный пристав Вязалкин, с трудом приходя в себя, обернулся к уряднику:
— Кузьмич, ты документы не проверил?
Урядник вытянулся в струнку, выдавил:
— Так точно, нет-с!
Соколов напористо продолжал:
— Может, Свистунов — германский шпион? Может, он нарочно нас здесь удерживает? Это проверить придется. Мы командированы генералом Гардениным, вот наши документы. — Достал бумагу. — Читайте!
Факторович с явной гордостью протянул и свою бумагу.
Пристав Вязалкин начал читать, урядник сунул бороду через его плечо. Изменившись в лице, пристав произнес:
— Виноваты, исправимся! Только, простите, тут две фамилии указаны, а вас, кажется, трое…
— А я солдат демобилизованный, — широко улыбнулся Бочкарев. — Вот, прошу, мое демобилизационное предписание. Тут все указано, а добираюсь я до своей волости и своей деревни, только по делам мне в ваши края потребовалось.
— Это оно конечно. — Пристав задумчиво почесал затылок. — Права имеете…
Бочкарев продолжал:
— Нас тут голодом морят…
Урядник пошевелил усищами:
— Вр-ранье!
Факторович, быстро приходивший от состояния растерянности в приятно-возбужденное, подал голос:
— Вы себе можете представить? Нас тут хотят уморить. Мы, конечно, скажем об этом безобразии своему начальству. И я скорблю, господин Свистунович, когда думаю, что вам теперь такое будет.
Соколов подтвердил:
— Да, обращение скверное. Придется на вас доносить рапортом.
Пристав Вязалкин бросил взгляд на урядника. Тот торопливо сказал:
— Пр-ростите, виноват…
Пристав помахал кулаком перед носом урядника и, приблизившись к его уху, что-то прошептал. Свистунов согласно мотнул головой и вылетел наружу — исполнять приказ.
Пристав Вязалкин преданно заглянул в глаза Соколова:
— Не извольте серчать, сейчас время военное. К тому же сообщили о побеге двух солдат, как раз совпадает…
Факторович иронически протянул:
— Ваш урядник, конечно, не умеет считать до трех.
Соколов погрозил пальцем:
— Да, это дело нельзя оставлять.
Пристав решительно махнул рукой:
— Я строго накажу урядника Свистунова!
Соколов, грозно нахмурив брови, рявкнул:
— Правильно! Отправить его на фронт.
Факторович посоветовал:
— Расстрелять его, подлеца!
— Так точно! — машинально ответил пристав. И ласково произнес: — Зачем жаловаться? Лучше извольте с нами поужинать, чем Бог послал. Вы, пожалуйста, тоже, — взглянул на Факторовича. — Лошади, наверное, уже у крыльца.
— Что ж, так и быть, на первый раз прощаю! — заявил Соколов. — Поехали ужинать.
…Тройка понесла тюремных сидельцев на другой конец Пеструхина в дом урядника Свистунова.
Вечернее небо томилось розовым чистым закатом. Северный ледяной ветер приятно трепал усы, жег щеки. Соколов негромко, словно лишь для самого себя, сказал:
— Как прекрасна эта жизнь! Только жаль, что коротка.
Смазливая Фроська
Фроська, как настоящая русская женщина, да к тому же деревенская, отличалась исключительным гостеприимством. Устроить праздничный стол, накормить дорогих гостей — это для нее было, как говаривал Гоголь, праздником сердца. Свистунов, который сообщил хозяйке о скором прибытии гостей, подбрасывал полешки в жарко полыхавшую печь.
Соколова удивила необыкновенная чистота и прибранность избы. Закатное солнце осветило широкий стол под домотканой скатертью, вышитой фантастическими цветами. В красном углу, под иконами, висел цветастый рушник. На полках, что тянулись по стене возле печи, стояло множество жестяных и стеклянных банок, бутылок и аптечных бутылочек. Под полатями ровнехонько были развешаны пучки заячьей капусты, корешки бодяги, иван-чая, зверобоя, наполнявшие воздух летними ароматами.
На столе фыркал паром блестящий медью самовар. Тут же стояли графинчики, соленые грибки, моченые яблоки, соленый арбуз, разделанная селедка с картофелем, квашенная кочаном капуста.
Остановив на Соколове распутно-томный взор, Фроська повертела задом и ласково промурлыкала:
— Садитесь за стол, герои вы наши, безвинно претерпевшие. Дайте своей натуре полную отвагу, скушайте под водочку холодца с чесноком. — Протянула Соколову тарелку. — А вот пирожки с печенкой, а эти с вязигой — с пылу-жару. Потрафите себе, не томите душеньку!
Соколов медленно, с наслаждением выпил водку, закусил пирожком, поклонился хозяйке:
— Как говорят московские купцы, сплошной восторг души! Спасибо вам, Ефросинья Матвеевна. Поварской талант у вас необыкновенный, я даже в Париже таких не встречал. И ни в каких поваренных книгах таких кулинарных секретов не отыскать.
Фроська от счастья аж взомлела, опустила томный взор.
— Чего уж там, я женщина бесхитростная. Книг, слава Господу, отродясь не читала и ни о чем таком в мыслях не содержала. Готовлю, как матушка с бабушкой учили. Извольте, ваше степенство, откушать ветчины с горошком! Или, того лучше, осетрины с хреном. Как съедите, так с восторгом замрете, потому как мы к вам со всем почтением-с…
