— Лейба, останься здесь, вернись в село.
— И что мне с того будет — расстрел?
— Уверен, что нет. Это менее опасно, чем бежать от погони. Сделаю все, чтобы помочь тебе.
— Нет, вы слышите, о чем заикается этот человек, за которым бегает вся российская полиция? Он, видите ли, будет помогать, когда военно-полевой суд потащит меня к стенке, как кошерную овцу к праздничному столу.
Соколов поднял голову: небо сделалось мутным и казалось очень низким. Снег еще не падал, но сбоку сильно задувало, шевеля гривы и хвосты лошадей.
Сыщик сказал:
— Метель, кажется, начинается.
— В лесу с дороги не собьемся! — уверил Бочкарев. — Пойдем просекой, засветло до железки доберемся. Как говорит Брусилов: «Вперед, остался последний победоносный бросок на Запад!»
Соколов обнял друзей:
— В путь, моя гвардия.
Едва сани тронулись и стали набирать ход, как Факторович, все время беспокойно крутивший головой, крикнул:
— Смотрите, погоня! С ружьями… Это просто какие-то аферисты.
Действительно, в низине на четырех пошевнях, запряженных тройками, десятка полтора из числа охотников, ощетинившись разнокалиберными ружьями, неслись по дороге.
Соколов подумал: «Наши лошадки посвежее, а у погони небось уже все в мыле. Вперед!»
Бешеная гонка продолжалась.
Погоня
Соколов поднял руку. Знак сей означал: внимание, сейчас буду останавливаться! И точно, увидав за очередным поворотом упавшее возле дороги громадное дерево с вывороченными корнями, на которых еще была видна засохшая земля, он придержал лошадей.
— Проезжайте сюда! Тпру-у! — и набросил вожжи на валявшийся вяз.
— Вы что? — тревожно крикнул Бочкарев. — Сейчас достанут, скачем дальше!..
— Успеем, этот вяз поперек дороги надо положить! Лошади с поворота налетят, всю упряжь спутают и порвут, — веселым басом сказал Соколов, куражное состояние духа которого никогда, кажется, не покидало. И чем опаснее было положение, тем бодрость этого человека увеличивалась.
Факторович, ужасно трусивший, фальцетом крикнул:
— Поперек дороги лучше меня положите! Что вы желаете с этого дерева? Сорок бурлаков его не повернут.
Соколов вылез из саней и, хрустя сапогами по снегу, шагнул с дороги на обочину и тут же почти по пояс провалился в снег. Сыщик поднырнул под дерево, упиравшееся в землю толстыми ветвями, поддел его плечом, но вяз лишь чуть поддался.
— Я же вам говорю: скорее убираемся прочь! — стонал Факторович. — Господи, за какие грехи мне эти страшные переживания? Что я видел в этой жизни? Я видел пару пустяков, и не больше. А теперь я вижу ужас…
Соколов крикнул Бочкареву:
— Семен, брось сюда вожжи! Ну давай же! Молодец! Придержи лошадок, пристяжную хватай за узду. Да держи крепче! — Он ловким движением обвязал вожжи вокруг ствола, крикнул: — Веди лошадей! Да куда ты, дубина стоеросовая!.. Левей забирай, вот, еще, еще, пошло, двинулось! Молодец, Семен…
Громадный вяз, влекомый парой лошадей, лег поперек дороги, преградил ее: ни проехать, ни пройти.
— А в обход — по уши увязнут! — улыбнулся Факторович. — Буду рассказывать своей Риве, она со смеху умрет.
Бочкарев согласился:
— Эту баррикаду и английским тонком не преодолеть! (Он сказал «тонком» — именно так произносили в те времена название нового изобретения англичан.)
Соколов скомандовал, выбираясь на дорогу и смахивая с себя снег:
— По саням!
В отот момент из-за крутого поворота послышался серебряный звук колокольцев: то неслась многолюдная погоня.
Соколов покачал головой:
— Ну сейчас тут начнется нечто веселое!
И точно, из-за поворота вылетела тройка. Лошади с разбега налетели на толстенный вяз, попадали, а сани с охотниками перевернулись. В эту кучу свалилась и следующая тройка и с таким же уроном: лошади растянулись на дороге, рвали постромки и запутывались в них, а охотники кубарем летели в снежные сугробы.
Хохот гения сыска раскатился по всему лесу:
— Ну, Аники-воины, уморили! О-хо-хо-хо!
А сверху и сбоку уже вовсю валил снег. Мощные порывы ветра, не останавливаемые лесом, раскачивали ветви, а снег закручивали спиралью, засыпали землю и деревья.
Соколов прыгнул в сани, крикнул:
— Э-эх, прокатимся себе в удовольствие!
Лошади потянули, быстро набирая ход. И в этот момент сзади захлопали ружейные выстрелы. В воздухе засвистели пули. Соколов приподнялся и показал кулак:
— Ох, задать бы вам трепку!
Ехавший на задних санях Бочкарев что-то крикнул, но ветер задул его слова, и Соколов, не любивший оглядываться, понесся вперед. Так он никогда и не узнал, что пуля крупного калибра, выпущенная меткой рукой Кузи Бабкина, разнесла голову бедного Факторовича и его окровавленные мозги испачкали сани и брызнули на снег.
Не узнал гений сыска и того, что саженей через двести, за очередным поворотом, Бочкарев притормозил лошадей и поперек дороги поставил сани. Затем он дернул супонь, освободил хомуты, распряг лошадей и пустил их на волю Божию. Лошади затрусили вперед по дороге.
После этого он приготовил оба ружья, перекрестился сам и перекрестил мертвого Факторовича. Он стал ждать погони.
Подвиг разведчика
За погоней дело не стало. Уже минуты через три славный российский разведчик Бочкарев услыхал стук копыт и звон колокольчиков. После понесенного урона погоня снарядила лишь одни сани. В них набились человек семь воинственных людей, предпочитавших стрелять не на фронте, а в тылу. Впереди саней, неловко подпрыгивая, с ружьями на спинах, скакали верховые, забравшиеся без седел на потные спины выпряженных лошадей.
Бочкарев помнил приказ полковника Соколова: «Погоню задержать любой ценой!»
Когда приблизилась передняя лошадь, Бочкарев плавно, не спеша нажал на спуск.
Выстрел оказался удачным. Пуля попала лошади в голову. Кувыркаясь через голову и сминая всадника, она грохнулась на снег. Следующей лошади пуля перебила на шее вену. Кобыла, заливая снег кровью, пролетела вперед саженей десять и упала на бок, громко хрипя и судорожно перебирая ногами. Третья лошадь была убита со второго выстрела. Четвертая встала на дыбы, и всадник грохнулся на дорогу.
Бочкарев быстро перезарядил в двух ружьях все четыре ствола.
И в это время подлетели сани с вооруженными охотниками, остановились саженях в десяти. Бочкарев снова стрелял, точно попал в голову коренной лошади. Пятый всадник развернулся и поскакал обратно.
