Соколов, видя эти колебания, опустил чудовищный бриллиант в разрез ее лифа.
* * *
Чуть пошатываясь, Маргарита вышла из ярко освещенного вестибюля гостиницы в сладкую прохладу парижской ночи. В бездонной пустыне звездного неба одинокая печальная звезда роняла на землю золотую слезу.
На набережной Маргарите попалась молодая крестьянка с младенцем на руках. Крестьянка протянула руку: — Я из Монмеди, бежала от германцев. Весь день ничего не ела, в грудях молока не стало. На ночлег, умоляю… подайте…
Маргарита вдруг что-то вспомнила, полезла в лиф и протянула бриллиант крестьянке:
— Возьми!..
* * *
Она медленно брела вдоль набережной Сены. Потом остановилась у парапета, привалилась на него локтями. Маргарита прижала ладони к лицу и долго беззвучно сотрясалась от плача, словно похоронила самого дорогого человека, ради которого появилась в этом безумном и прекрасном мире.
Бегство наследного принца
Ненужные свидетели
Невероятное событие, о котором его свидетели вспоминали долгие годы, произошло, как все истинно великое, по-будничному просто.
Ночью, без пяти минут четыре, Соколов подъехал к тюрьме. Все окна с торцовой стены, где находилась камера принца, были темными. (Манера жечь свет в камерах по ночам родилась позже, и не во Франции, а в России.)
Гений сыска поставил авто как раз под нужной стеной.
И в это мгновение он уловил где-то наверху едва слышный скрежет, который возникает, когда металлом проводят по стеклу, и звук которого у нервных людей вызывает неприятные ощущения.
У Соколова этот скрежещущий звук разбудил чувство небывалой радости: «Принц молодец, сумел-таки перепилить решетку, а теперь вынул ее. Ну где он там, сейчас самый бесценный для меня человек?»
Несколькими мгновениями позже гений сыска счастливо улыбнулся. Он увидал замечательное зрелище: из окна вылетела веревка. И сердце тут же тревожно забилось, он с ужасом подумал: «Что такое? Конец веревки не достает до земли! Упав с такой высоты, принц наверняка поломает себе ноги. Что делать?»
Наступила некоторая пауза, которая Соколову показалась вечностью.
Но вот в оконном отверстии показались ноги, и они долго болтались на громадной высоте. Соколов ахнул: «Неужто не может пролезть?» И к ужасу сыщика, ноги опять скрылись в оконном проеме. Соколов закусил большой палец, он еще никогда так не нервничал.
Кругом царила кладбищенская тишина. Ни одной живой души вокруг не было. Лишь где-то на соседней улице несколько нетрезвых глоток распевали студенческую песенку «Когда к тебе приду, Лаура…».
Секунды бежали. Принц в окне не появлялся.
Зато из-за угла вывалились те самые нетрезвые студио-зиусы, которые теперь пели что-то совершенно неприличное. Медленно покачиваясь, они приближались к автомобилю. Теперь они были от Соколова всего метрах в десяти.
И в этот момент снова в окне мелькнули ноги, тут же появилось туловище, голова, и вот уже принц, раздевшийся до нижнего белья, быстро и ловко скользил вниз.
Соколов выскочил из авто. Его моментально окружили студенты — их было человек шесть или семь и еще три девицы. Они с веселыми криками стали указывать на заключенного:
— Глядите, глядите! Узник замка Иф покидает место заточения! Ура! Да здравствует беглец! Эй, беглец, пошли вместе пить вино! Отпразднуем твою свободу… — Обратились к Соколову: — Это что, и впрямь побег?
Соколов укоризненно сказал:
— Конечно! Но если вы, дурьи башки, будете продолжать орать, то несчастного узника снова поймают ажаны.
Студенты сразу притихли. Французы почему-то своих полицейских недолюбливают. Одна из девиц кокетливо спросила Соколова:
— А он хорошенький?
— Красавец! Гарри Пиль ему в подметки не годится.
— Если надо, — предложила девица, — я спрячу красавчика у себя. Он ведь соскучился по женской ласке? Ха-ха!
Тем временем принц, малость раскачиваясь, повис довольно высоко над землей.
Соколов громко прошептал:
— Ваше высочество, подождите мгновение!
Студенты, услыхав «высочество», расхохотались:
— Все как у Дюма!
Соколов приказал:
— Быстро, молодежь, в круг!
Сообразительные студенты в момент образовали плотный круг, протянули руки. Соколов выждал момент, сдавленным голосом произнес:
— Прыгайте!
Генрих, оттолкнувшись от стены, отпустил веревку и через мгновение мягко упал на подставленные руки. Соколов сказал:
— В авто, быстро! — Улыбнулся студентам: — Спасибо, друзья. Можете вспоминать до самой могилы, что спасли жизнь принцу. — Пошарил в кармане, достал пригоршню франков. — Гуляйте, друзья! И пожалуйста, молчок!
— Месье, мы будущие правоведы и знаем, как следует вести себя: будем молчать как рыбы!
— Вы — настоящие французы! — бросил реплику Генрих.
Роскошное авто, обитое красной кожей, окованное бронзой, рвануло с места.
Проверки на дорогах
Соколов нажимал и нажимал на газ. До половины шестого необходимо было поспеть на аэродром в Рамбуйе. Машина, подпрыгивая на булыжной мостовой, неслась как бешеная. Казалось, она вот-вот врежется в фонарь или угол дома. Принц, ошеломленный произошедшей переменой в жизни, сидел сзади, вцепившись в сиденье. Соколов спросил:
— Ваше высочество, я увидал в тюремном окне ваши ноги, но вы почему-то вернулись в камеру.
— Я не мог пролезть в своем летчицком костюме, пришлось раздеться до исподнего…
— Ваше высочество, будет неплохо, если вы изволите одеться! Патрули в любой момент могут нас остановить.
— Где одежда?
— В чемодане, около вас на заднем сиденье! Там форма и документы полковника Оноре Вивьена, адъютанта генерала Генштаба Фердинанда Фоша. Вы, ваше высочество, поняли?
Машина подпрыгнула на ухабе, а Генрих рассмеялся:
— Я лично был знаком и с Вивьеном, и с Фошем, милые, воспитанные люди. А теперь мы прикрываемся их именами. Удивительно! — Поднес руку поближе к глазам. — У меня правая ладонь в крови. Я из простыни сделал себе накладки, что-то вроде варежек, а с правой руки при движении вниз по веревке ее сорвало.
Соколов едва не врезался в оставленную кем-то на дороге бочку, резко вырулил и понесся на сумасшедшей скорости дальше. Он резко ответил:
