– Угробить? Возможно, – меланхолично произнес он и замер в ожидании ответа.
– Ты сумасшедшая, знаешь об этом? – Глаза Гудини по-прежнему были закрыты, но кисти рук вцепились в подлокотники так крепко, что побелели костяшки пальцев.
– Не смей меня оскорблять!
Гуров настолько влился в происходящее, что буквально услышал, как фразу произнесла женщина. «Интересно, как ощущает все это Гудини? Он ведь действительно говорит сейчас не с доктором, а с женщиной из машины». Мысли наползали одна на другую, мешая следить за происходящим. Лев отогнал их в сторону, а Зинчев между тем продолжал:
– Не нравятся мои слова – убирайся прочь! – Действовал он наугад, ориентируясь по ситуации.
– Ляля, не начинай! – В голосе Гудини послышались примиряющие нотки. – Ну, прости. Я погорячился, никакая ты не сумасшедшая. Ты – лучшее, что случилось со мной за всю жизнь.
– Хорошо, что ты это понимаешь. – Зинчев выдавал короткие фразы, боясь переиграть и сбить пациента с нужной волны.
– Конечно, понимаю. Как ты можешь в этом сомневаться? Ты – вся моя жизнь. Вот почему я не могу уйти.
Лоб Гудини прорезали морщины, Гурову показалось, что он собирается заплакать. Но нет, взял себя в руки, глубоко вздохнул, хотел что-то сказать, но передумал.
– Ты должен, – безапелляционно заявил Зинчев.
– Нет, Ляля, не проси меня об этом! Не могу я уйти. Просто не могу, и все!
Гудини дернулся куда-то вбок, шаткое кресло зашаталось, чуть не опрокинув его на пол, и Зинчев, машинально ухватив его за рукав, тут же пожалел об этом. Гудини открыл глаза, часто заморгал и как-то весь съежился.
– Все. Финита ля комедия, – негромко произнес Стасик от окна.
Он оказался прав. Гудини вышел из транса и теперь смотрел на окружающих так, будто видел их впервые.
– Что происходит? – растерянно спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Успокойтесь, мой друг. Все в порядке. – Зинчев переставил кресло, оказавшись напротив него. – Мы проводили эксперимент, и, кажется, он удался. Как вы себя чувствуете?
– По мне словно катком проехали, – помедлив с ответом, произнес Гудини. – Голова гудит.
– Ляля вас расстроила?
– Ляля… – Гудини попробовал на вкус странное имя, больше напоминающее детское прозвище. – Наверное.
– Она красивая?
– О, да. Очень красивая.
– Опишите ее.
– Она высокая, выше меня, это точно. Волосы длинные, струящиеся. И такие гладкие. Трогать их – одно удовольствие. А глаза голубые, странно, правда? Удивительный контраст: жгучая брюнетка с небесно-голубыми глазами. Одета так стильно, как фотомодель. Белый жакет ей к лицу, а в сочетании с черными брюками и кроваво-красной майкой – просто улет, как говорит молодежь. Только кулон этот она надела напрасно. Совсем не сочетается с одеждой. Конечно, ей он к лицу, но подобная вещица уместнее смотрелась бы с вечерним платьем и туфлями на каблуках, но никак не с джинсовыми кедами, пусть и белыми, и с дизайном под классические ботинки. Да, кулон здесь явно неуместен. Поэтому она его и теребит постоянно, точно он ей шею жжет.
Гудини уперся взглядом в стену поверх плеча Зинчева, пару минут сидел молча, потом снова заговорил:
– Все. Воспоминания закончились, а я по-прежнему не знаю, кто я. Парадокс! Какую-то Лялю вспомнил, во всех деталях вспомнил, а себя не могу.
– Ничего страшного, это придет, – попытался утешить его доктор.
– Прекратите, немедленно прекратите! Ваши слова издевка! – завопил Гудини. – Это страшно! Ужасно страшно! Вы когда-нибудь теряли память? Нет? Так и не рассказывайте мне, что страшно, а что нет!
– Успокойтесь, криком положение вы все равно не исправите, – остановил зарождающуюся истерику Зинчев. – Да, я не терял память, но через мои руки прошли сотни таких, как вы. Большинству из них удалось вернуть память. И произошло это не без моей помощи. Не будете истерить, помогу и вам. Вы мне верите?
– Верю, что еще мне остается. – Гудини устало откинулся на спинку кресла. Его охватила апатия, но истерики избежать удалось. – Что дальше?
– Дальше будем выуживать полезную информацию из того, что вспомнить все-таки удалось, – заявил Зинчев и обратился к Гурову: – Прошу, Лев Иванович, ваш выход.
Гуров покинул свой угол. Объяснять, что от него требуется, необходимости не было. Теперь предстояло раскопать максимум сведений о Ляле, а если повезет, и об автомобиле, на котором она уехала. Автомобиль Гудини почти не помнил. Машина и машина, никаких особых примет. Ни разбитой фары, ни поцарапанной дверцы, ни наклеек, по которым можно было бы попытаться ее идентифицировать, из памяти свидетеля выудить не удалось.
С женщиной дела обстояли получше. Помимо того, что она обладала, как считал Гудини, неземной красотой, ему удалось вспомнить, что даже в пылу ссоры она называла его «моя любовь». Не имя, конечно, но кое-что проясняло. Однозначно с этой женщиной у «Гудини» был роман непосредственно перед тем, как с ним произошел несчастный случай.
Это давало надежду, что его все-таки ищут или будут искать в ближайшее время. Не может женщина, которая зовет тебя своей любовью, в одночасье забыть о твоем существовании. Пусть даже вы поссорились, пусть хоть расстались и инициатором разрыва была она, все равно так быстро забыть о своей любви женщина просто не может. Она обязательно будет искать возможность держать твою жизнь на контроле. Так уж устроены женщины. Не заметить твоего исчезновения она тоже не может.
Где и при каких обстоятельствах Гудини познакомился с Лялей, он не помнил, как не помнил и того, в чем заключался конфликт. Почему Ляля сердилась и гнала его из машины? И хотела ли она, чтобы он ушел навсегда или в конкретный момент, тоже осталось тайной. Но зацепка все-таки появилась. Кулон, который Ляля носила на шее. Неуместный, но невероятно красивый, по словам Гудини. Гуров за эту деталь зацепился, как за спасительную соломинку, и попросил Гудини описать его как можно подробнее.
Вместо того, чтобы давать словесное описание, Гудини попросил бумагу и карандаш. Гуров просьбу выполнил и был приятно удивлен, когда свидетель несколькими штрихами нарисовал безделушку так, что хоть в компьютер запускай для поиска информации. Даже на рисунке кулон выглядел дорого. Дорого и эксклюзивно. Подобные вещицы на блошином рынке не встретишь, им место на элитных аукционах ювелиров.
Стоит попытаться найти место, где была приобретена вещица. Эта мысль одновременно пришла в голову и Гурову, и Зинчеву. Не сказать, чтобы кто-то из них так уж хорошо разбирался в ювелирных украшениях, но в чем разница между фабричным ширпотребом и штучными изделиями, знали оба. Витая серебряная оправа в виде большой, размером с куриное яйцо, капли обрамляла ограненный камень. В самом камне вставка, на которой выгравирована печать или фамильный герб.
Стасик, как самый продвинутый, тут же забил информацию в телефон и получил адреса ювелирных салонов, в которых периодически проводятся аукционы. Звонить по телефону, на пальцах описывая искомый предмет, Гуров посчитал нерациональной тратой времени, поэтому Гудини препроводили в лазарет, а он на пару с помощником отправились на охоту за покупателем кулона.
