Душевные терзания относительно психотипов испытывал молодой человек приятной наружности, не особо крепкого телосложения, но вполне жизнерадостного склада характера, Станислав Марченко, в половине первого спешивший к зданию Главного управления МВД на Петровке. А испытывал он их по той простой причине, что ждал выволочки от начальства.
Вот начальник его, полковник Лев Иванович Гуров, тот подобных проблем не испытывал. Казалось, ему вообще сон без надобности. Бросил он это неблагодарное дело. Перестал тратить время на сон, и весь разговор. Ему хоть в пять утра лечь, хоть в те же пять утра к работе приступить, одинаково легко. Вечно бодр, подтянут и готов к труду. Мозг работает, как отлаженные часы. Нет, как вечный двигатель, причем не в переносном смысле.
Стасик, как фамильярно называли его новые коллеги, в подчинение к Гурову был переведен всего три дня назад. Напарник Гурова, полковник Стас Крячко, уехал в далекую Абхазию, получив право на очередной отпуск, а его, Марченко, временно перебросили в убойный отдел «для заполнения пустот». Проще сказать, выдали полковнику Гурову на откуп. Совпадение имени прежнего и нового помощника не пошло на пользу Марченко. Называть лейтенантика двадцати пяти лет от роду полным именем Станислав – слишком много чести. Именовать, как прежнего помощника, Стасом – запутаться можно. А вот Стасик вполне подойдет, на том и порешили.
Возражать лейтенант Марченко даже не пытался, так как потерял право отстаивать свое достоинство, в первый же день опоздав на службу на целых полтора часа. Досадным обстоятельством служило то, что и после недостойного звания лейтенанта полиции опоздания Стасик не сумел превозмочь себя и справиться с пагубной привычкой. Второй рабочий день он начал на полчаса позже положенного. Полковник Гуров посмотрел на него строгим, осуждающим взглядом, но от комментариев воздержался. Стасик обрадовался, что на этот раз пронесло, и твердо решил: лучше он совсем не будет ложиться спать, но больше на службу не опоздает. Ни под каким предлогом!
Он промучился до трех часов ночи. Заводил будильник каждый час, чтобы дозированно получать порции сна. Зачем? В Интернете вычитал, что так людям, склонным к позднему вставанию, легче адаптироваться к раннему подъему. Вот и решил попробовать. Брехня! Разорванный на части сон его не спас, и это еще скромно сказано. Вместо того чтобы подняться в шесть утра, быстренько позавтракать, сделать зарядку и принять душ, он проспал до… одиннадцати часов! Чудо, что вообще проснулся, все будильники к тому времени свое отзвонили, а домочадцев, способных проконтролировать данный процесс, Марченко не имел.
Подскочив на постели, он застонал и начал быстро натягивать форму. Ни о каком душе уже не помышлял, а уж о завтраке тем более. Зубы, правда, почистил. Не хватало еще, чтобы коллеги, учуяв запах изо рта, дали ему прозвище пообиднее пресловутого «Стасика». Ленивая кошка Манюня вальяжно развалилась на кресле и следила за передвижениями Стасика с каким-то злорадным удовольствием. Конечно! Ей-то что? Она всю ночь дрыхла без задних ног, и впереди еще целый день неги. Хочешь спи, хочешь бодрствуй, на работу-то не ей идти. В такие минуты Стасик черной завистью завидовал своей кошке и мечтал, чтобы однажды кому-то захотелось прибрать его, Стасика, к рукам, принести в дом, выделить кресло и миску с кормом и время от времени почесывать за ушком.
Дальше момента с почесыванием мечты обычно не заходили. Стасик энергично тряс головой, гоня прочь крамольные мысли, заканчивал утренний туалет и пулей вылетал на улицу. Он почти все время летал пулей, так как случаи, когда он не опаздывал, можно было пересчитать по пальцам. Сегодня же особого смысла торопиться Стасик не видел, просто многолетняя привычка заставляла двигаться быстрее. Он был уверен: пятичасового опоздания на работу полковник ему не спустит. Мысленно он готовился к тому, что сегодня ему предстоит писать рапорт на увольнение. Подобные мысли оптимизма не вызывали, но настраивали на философский лад. Отсюда и лекция о разных психотипах, сложившаяся в голове на полуторакилометровом перегоне между улицей Селезневской, на которой проживал Марченко, и Петровкой.
Весь путь Стасик пролетел за рекордно короткий срок, равный двенадцати минутам и сорока восьми секундам. Обычно на весь маршрут он тратил от двадцати до тридцати минут, но сегодня перед его мысленным взором громоздился позорный столб, к которому его непременно пришпилят маститые коллеги.
У дверей центрального здания он притормозил. Страх сковал мышцы ног, на лбу выступила испарина, руки предательски задрожали. «Не хватало еще разнюниться, – одернул он сам себя. – Соберись, лейтенант Марченко. Возьми себя в руки и прими наказание достойно!» Вдохнув теплого июльского воздуха, он потянул на себя входную дверь и шагнул в неприветливо яркий холл.
Глава 2
– Гражданин, прекратите морочить мне голову! Здесь вам не социальная служба, чтобы душещипательные истории рассказывать. Идите проспитесь!
В комнатушке три на три метра воздух нагрелся градусов до тридцати пяти, а в стеклянной колбе, отведенной для дежурного полицейского, со всеми причитающимися рабочему месту атрибутами в виде компьютерного монитора, системного блока и пульта управления внутренней и внешней связью, ртутный столбик показывал все сорок. Миниатюрный вентилятор, кое-как пристроенный к столешнице, гоняя горячий воздух, облегчения не приносил. А тут еще обращенец бомжеватого вида с глупостями пристает. Ну, как тут не вспылить?
– Еще раз повторяю: либо вы немедленно покинете помещение отделения, либо я вызову патрульных и они засунут вас в «обезьянник». На неопределенный срок!
С бомжеватого вида мужчиной разбираться досталось капитану Забадаеву. Истории, подобные той, с которой пришел в отделение неизвестный, операми и следаками воспринимались как очередная хохма. И это было понятно. «Сказочников», от скуки таскающихся в отдел с фантастическими рассказами, в любом городе хватало, но у них, в Истре, подобные ходоки стали явлением настолько частым, что, будь в их отделе хоть один писатель, он бы наверняка озолотился за счет этих историй.
И почему-то так выходило, что большая часть рассказчиков появлялась в дежурке именно в дежурство Забадаева. Шутка-каламбур вроде «Забадаев, забодали сказочники, а?» давно бы должна была приесться, но почему-то не приедалась. Забадаев был уверен: стоит ему пойти с историей незнакомца к дежурному следователю, и тот непременно выдаст коронную фразу, после чего весь отдел будет ржать и подкалывать капитана не меньше недели. Это была одна из причин, почему он так энергично выпроваживал очередного «сказочника» из дежурки и почему так злился, что тот не желал уходить.
– Идите, гражданин, – в очередной раз повторил Забадаев. – Идите подобру-поздорову. Не мешайте людям работать.
– Не могу я уйти! – с отчаянием в голосе возопил мужчина. – И не только потому, что пригнал к вам во двор автомобиль, полный трупов. Трупы – это в вашей юрисдикции. Вы же полиция, в конце концов, а не я. Уйти я не могу, потому что идти мне, по факту, некуда. Я не знаю, кто я, как меня зовут, где я живу и что из себя представляю. Я абсолютно дезориентирован, десоциализирован и эмоционально раздавлен. Помимо этого, я нуждаюсь в профессиональной медицинской помощи, на оказание которой, по законам Российской Федерации, имею полное право. Поймите, наконец, вам от меня не избавиться. Какие бы комплексы вас ни донимали, вам придется мне поверить и препроводить к компетентному сотруднику. Вы обязаны мне помочь, и точка!
