– Кирилл, подожди! Не делай глупостей! Дай мне сказать тебе то, что я хочу сказать, а потом уж решай сам. Я вчера разговаривал с Софьей Николаевной. Она очень переживает, беспокоится о тебе. Мы долго с ней разговаривали. И в отделе аспирантуры мне о тебе рассказывали много хорошего. Всю историю твоей жизни, Кирилл. Пойми, я не берусь тебя судить, не моя это работа. Но я хочу сказать, что понимаю тебя. В свое время ты ушел от реальной действительности в армию. Боялся, что тоска и горе сломают тебя, и ты ушел под давление другой силы. Сейчас ты тоже попытался уйти в другую реальность, где есть подлецы и мстители. Это твое прошлое давит на тебя. А мир таков, какой он есть. И в нем есть порядок, который нельзя нарушать.
– Пусть в нем живут и радуются подонки? – раздался глухой голос.
– Нет, такого я не говорил. Я сам всю жизнь сражаюсь с ними, но только в моих руках закон, а ты решил без закона, решил заменить его собой. С подонками мы боролись и будем бороться, вот только не надо калечить свою жизнь. Да, несчастная девочка пострадала, но мир не надо уничтожать из-за этого.
– Я любил ее, – неожиданно произнес Марецкий.
– А сейчас не любишь больше? – выпалил Гуров, ошарашенный таким поворотом. – На кой черт ей твоя смерть?
– А зачем ей я такой? – ответил парень бесконечно уставшим голосом.
– Кирилл… – Лев помолчал и добавил: – Кирилл, пойми, что она не простит себе, если ты умрешь. Сдайся, пожалуйста. Ради Вари!
После почти минутного молчания внутри что-то с грохотом упало на каменный пол. Наверное, все это время парень держал в руке какой-то металлический штырь. Тихо прошла по рядам спецназовцев команда «не стрелять». И вот из дверного проема появилась широкоплечая фигура Марецкого. Он был грязен и пошатывался. Куртка надета только в один рукав, левая рука перевязана обрывками рубашки. Гуров пошел навстречу, приговаривая: «Ну, вот и молодец… молодец, Кирилл». И когда Марецкий подошел к сыщику, ноги его подкосились, и Лев едва успел подхватить его.
– Аптечку сюда, быстро! – крикнул он, укладывая раненого на траву…
От последнего слова Марецкий не отказался. Он был сейчас готов снова жить и сражаться. Период слабости прошел, рана поджила. Все-таки парень был сильным. Гуров с уважением смотрел на Кирилла, сидевшего прямо и уверенно в зарешеченной кабинке для подсудимых. Марецкий поднялся, когда судья предоставил ему слово, поблагодарил и стал говорить, не глядя ни на кого. Точнее, он смотрел в окно, но кого или что он там видел? Своих родителей, свою погибшую девушку, тогда, в юности?
– Я не сразу понял, что произошло, – рассказывал Кирилл. – Я задержался в помещении клуба страйкболистов, надо было протестировать ночные прицелы для наших приводов, мы готовились к ночной игре. Я смотрел на ночной парк, ничего особенно не рассматривая. Мне важно было, чтобы картинка была четкой. Ну, люди и люди. А потом навел прицел на лицо одного из парней, которые выходили из парка, и узнал того подонка, которому год назад надавал по шее за оскорбление девушки. Я знал его, он был сыном профессора Пименова. Мне не понравилось, как эта троица выходит из парка и смеется чему-то. Гаденькие лица были у них. И я, поведя прицелом по парку, увидел девушку. Поднимаясь с травы, она что-то кричала и угрожающе жестикулировала. Девушка ушла быстро, скрывшись за кустарником, не успел разглядеть ее.
Все было просто. Гуров, допрашивая за эти дни и недели Марецкого, понял, что был близок к истине, ему не хватало лишь нескольких связующих звеньев. А они состояли сплошь из случайностей. Случайно Варя попала к Петровской, потому что ее уговорила обратиться тайно к врачу подруга Лера – внучка Аллы Валерьевны. И случайно оказалось, что Петровская – подруга Софьи Николаевны Гончаренко, а та, в свою очередь, – бабушка Марецкого. Петровская при нем проговорилась про изнасилованную тремя подонками девушку. И тогда Кирилл понял, почему ему та девушка ночью в парке показалась знакомой. Это ведь была Варя. Он проследил, как она несколько раз приходила в квартиру Петровской. Сомнений не было, это Варя, девушка, которую он тайно любил, к которой никогда не подходил близко, потому что у нее был парень – Сашка Лопухов. Кирилл любовался Варей издалека, то в клубе, то на студенческих дискотеках.
А эти трое, среди которых снова тот самый Вадик Пименов, изнасиловали его Варю, его святую мечту. Кирилл превратился в камень сплошной боли и ненависти. И он забрался в квартиру Пименовых, когда профессора не было дома. Он видел свет, видел, что в квартиру кто-то вошел, подумал, что это Вадим, и спустился с крыши по веревке, заранее для этого приготовленной.
– Я не собирался убивать того человека, я только защищался. Я понял, что это вор, но было поздно, – рассказывал Кирилл. – А легенду про этот кинжал, что находился в коллекции профессора Пименова, я знал давно. И решил, пусть он станет орудием мести, ведь это средневековый «кинжал чести». Тем более что этот квартирный вор уже вскрыл сейф и достал его оттуда. Думаю, что он принес с собой подделку, чтобы заменить настоящий кинжал, я сумел разглядеть его, когда был в квартире. А потом была попытка убить Пименова еще раз, но снова оказалось, что передо мной другой человек. Хорошо, что все обошлось. После этого я нашел на даче Павла Шарова. Узнал и адрес, и где он находится. И место, где прятался Луговой, я тоже узнал. От понимания, что они от меня прячутся, желание мстить становилось только сильнее.
После Кирилла слово взял государственный адвокат, бесплатно предоставленный подсудимому. Немолодая женщина говорила плохо, произносила просто дежурные слова, которые не имели веса и большого смысла. Она говорила о хорошей характеристике, о том, что Марецкий молодой ученый, что действовал он в состоянии аффекта, возбужденный трагедией девушки.
Гуров не выдержал и попросил слова. Судья, знавший его уже не один год, удивился, но разрешил.
– Ваша честь, я благодарен за возможность сказать здесь несколько слов. Я хочу, чтобы и суд, и обвинение поняли, что дело гораздо в большем, нежели просто горе, подвигнувшее Марецкого к преступлению. В юности он выдержал большое горе – гибель родителей и почти сразу после этого – гибель любимой девушки. Прошу понять, что были конкретные виновники гибели близких ему людей, а не случай, не трагическое стечение обстоятельств. Но он выдержал. И, чтобы не натворить бед, добровольно ушел в армию. Он хорошо служил, побывал в горячих точках, закалился, но, извините меня, научился там решать все с помощью оружия. Но здесь, увы, другой мир. А он, вернувшись, снова столкнулся с миром подонков, и снова горе с его любимой девушкой. Поймите, что силы любого человека не безграничны. Даже силы такого закаленного, как Марецкий. Вы скажете, что нельзя снисходительно относиться к этому, что любой будет искать оправдания совершенному преступлению. Конечно, не каждый достоин сострадания и понимания, но здесь не было личной корысти, вот и все! Он просто мстил по законам чести, он защищал честь женщины от людей, которые должны сидеть в колонии. Я прошу суд помнить о слове «честь» при вынесении приговора.
Лев закончил и сел, думая, что не сказал и десятой доли того, что хотелось бы и что следовало бы. Он понимал, что юридически Марецкий все равно преступник и его все равно осудят, но хотел озвучить свою позицию, ему это было необходимо. Он как будто оправдывался перед самим собой.
