— Встанешь за штурвал?
— Да, па.
Со счастливым видом — Гордон вывел яхту со стоянки и повел на выход из марины. Навстречу восходящему солнцу…
* * *
Они ловили тунца. Можно было ловить много всего начиная от скумбрии и макрели, и заканчивая акулами
[96] — но отец почему то все время выходил на тунца, ловя его на океанскую удочку. У тунца было очень хорошее мясо — плотное, розоватое, меньше похожее на рыбное, чем у любой другой рыбы. Мама часто готовила его так, что по вкусу совсем не отличить от телятины. Часть улова отдавали миссис Калги — у нее была большая семья, а тунец для местного — лакомство.
Пойманную рыбу — отправляли в садок, куда положили немного льда и меняли воду. Этим занимался Гордон — он подтаскивал воду ведром, сделанным из пузыря какого-то животного, и выливал в садок — лишнее стекало в море. А рыба — терлась в тесном садке и искала выход. Ему было жаль рыбу, хотя он знал, что Господь дал ее нам для пропитания, и грехом будет, только если ловить «на спорт» больше чем можешь съесть. И надо поделиться уловом с другими людьми, теми, кому живется хуже, чем тебе. Этого тоже хочет Господь.
Отец — сидел за удочкой, надвинув на нос соломенную шляпу — а Гордон занимался уловом, смотрел за компасом и штурвалом и был счастлив.
Потом — он увидел яхту. Большую, в три раза больше, чем их… парусную, она напоминала старинные пиратские бригантины. Такие есть… их делают только три фирмы в Великобритании, две из них те же самые, что делали чайные клиперы — и стоят они очень дорого. Гордон уже знал, что к чему — и прикинул, не затронет ли и волной от большой яхты… как вдруг яхта изменила курс и пошла прямо на них. На носу — стоял впередсмотрящий. Солнце играло в линзах его бинокля, отдаваясь ослепительными вспышками.
— Па…
— Что случилось?
— Смотри…
Отец посмотрел, как это делают рыбаки, поднеся ладонь ко лбу — и сказал нехорошее слово…
Гордон почувствовал, что что-то не так.
— Па… что-то не так?
— Все нормально. Вытаскивай удочку. А я встану за штурвал…
Чужая яхта была все ближе, и у Гордона появилось неприятное предчувствие. Такое сосущее чувство под ложечкой.
— Па… — тоскливо сказал он — все нормально?
— Да.
Яхта была совсем рядом.
— Принимай концы!
Отец сам — принял концы, закрепил их один за другим. С борта яхты, которая была выше их борта футов на пять — спустили штормтрап.
— Па…
— Сиди здесь!
Гордон не осмелился ослушаться.
* * *
Отец поднялся на чужую яхту и сразу куда-то ушел. Гордон сначала просто сидел, потом достал книжку Киплинга. Не читалось…
Так — он сел у борта, и пригревшись на солнце, задремал. Потом — он вдруг понял, что слышит голос отца. Прислушался… да, точно. Голос отца и еще кого-то. Он доносился от борта, через открытый иллюминатор
Гордон знал — подслушивать нехорошо, а еще хуже — подслушивать разговоры взрослых. Но что-то толкнуло его к высокому борту
Матросы с большой яхты его не видели. Иллюминатор был открыт — и через него было все хорошо слышно…
— … Да бросьте, почтенный. Кого волнует, что будут курить местные? Опиум, афганская марихуана… какая разница.
— Это волнует меня… — резко и отрывисто сказал отец — то, что вы делаете, это просто недопустимо. Курение опиума превращает людей в животных, и ладно, если этим занимаются местные. Но вы, англичанин…
Сухой смешок
— Я не курю опиум, почтенный. Я не такой идиот.
— Тем больше ваша вина, сударь — ответил судья — вы осознаете всю пагубность этого яда, но продолжаете его распространять.
— Между прочим, вам следовало бы понимать, что все это — я делаю в интересах Империи, почтенный.
— Вы несете бред.
— Отнюдь. Опиум — одна из составных частей нашего мирового господства. С ним мы покорили территории в Китае. С ним — мы приведем к послушанию и покорности местных. Местные… они же как животные. Им бессмысленно платить деньги, они не знают, что с ними делать. Потратят на всякую ерунду. Гораздо лучше, если они потратят их на то, что им дадим мы. Лучший афганский каннабис. Там его курят все, почтенный, только он дает возможность отрешиться от мерзостей этого мира. Если человек курит каннабис — ему на все плевать, кроме того, как достать деньги на следующую дозу. В его голове — не будут бродить всяческие дурные мысли, подобные тем, которые распространяют социалисты. Он отработает смену, получит за нее деньги, после чего придет за дозой опять-таки ко мне — и я получу свои деньги назад. Просто и гениально. Вы кстати не коммунист?
— Все, хватит… — раздался какой-то скрип, снова голос отца, резкий и напряженный — вот что, сударь. Учитывая ваши заслуги, учитывая ваше происхождение — я даю вам возможность все исправить. Вы продаете все, что у вас есть, берете всю свою семью и уезжаете куда-нибудь в глушь. В Канаду или Австралию, и не приведи Господь, если я узнаю, что вы опять занимаетесь этим. Если нет — клянусь Богом, сударь, я вас посажу. Посажу на каторгу вместе со всеми вашими подельниками, а все ваше имущество будет конфисковано на Корону.
— Осторожнее, почтенный — в голосе была явная угроза — вы идете против силы, сущность которой даже не осознаете.
— О, нет, я прекрасно осознаю вашу сущность, милейший. Вы гнусный негодяй под маской почтенного лорда. Человек, сделавший растление людей своей профессией и преуспевший в ней. Человек, вовлекший в свои отвратительные махинации немало достойных людей, совративших их с должного пути. Кто-то — должен положить этому конец, и это сделаю я. Берегитесь, милорд.
— Как желаете.
Стукнула дверь.
Гордон вскочил с места, посмотрел на палубу чужой, большой яхты. Отец уже был там, чем-то расстроенный и рассерженный. На палубе были только матросы палубной команды, того, с кем говорил отец — на палубе не было. Отец — взял его за руку, и вместе — они спустились на свою яхту. Отец — отвязал и отдал концы, чужая яхта, больше похожая на старую бригантину — начала отваливать от них. Заработал мотор — и она пошла направлением на юго-запад, куда-то в сторону Африки…
— Па… — с несчастным видом сказал Гордон
— Да. Что.
— Кто это был?
— Да так. Один неприятный человек. Не переживай.
Конечно, Гордон, как и все мальчишки его возраста не имел того, что называется «моральными принципами» — это появляется позже. Однако он не умел и не любил лгать, и всегда верил отцу. К тому же — его отец был судьей, и это значило, что он не обычный мальчик. Он должен быть примером для других и ни в коем случае не врать: плохо, если узнают, что сын судьи лгунишка. Конечно, бывало всякое — но он старался не врать. И ничего не мог держать в себе.
