Молчание. Потом — новый голос, сухой и отрывистый
— Что происходит? Все сделано?
— Да, эфенди. Все сделано.
Говорили на английском
— Вы видели судейского?
— Да, эфенди. Он мертв
— Мальчишка. Должен быть еще мальчишка. Его видели на борту. Хозяин видел еще мальчишку.
Гордон затаил дыхание
— Он тоже мертв, эфенди.
Молчание.
— Ладно. Поджигайте и уходим.
— Слушаюсь, эфенди.
— И быстро.
Гордон услышал какой-то удар, звон стекла. Потом — пламя, яркое — полилось на воду с борта, едва ли не на него…
И тогда он нырнул — хватанув воздуха, как его учили в скаутском отряде. Нырнул — прочь от убийц и яркого, жадно пожирающего дерево пламени. Нырнул — можно сказать в никуда…
Недалеко от порта Карачи. На следующее утро
Посыльное судно Флота Его Величества — строилось по тому же проекту, что и адмиральский катер, просто отделка была на порядок хуже, об удобствах можно было забыть. Зато — здесь можно было перевезти два стандартных грузовых контейнера, а кроме того — посыльное судно имело вооружение — два пулемета Викерса, спаренный впереди и обычный на корме, все — с водяным охлаждением. Эти суда предназначены в боевом порядке для сбора моряков с утонувших судов, в мирное время — они прикомандированы к плавбазе флота и используются в ремонтных нуждах. Но сейчас — судно исполняло свою настоящую миссию, ту, из-за которой оно так и называлось. Его послали для того, чтобы срочно доставить в порт Карачи группу водолазов. Которые должны были срочно обследовать подводную часть авианосца Его Величества Гермес, который вечером, при маневрировании столкнулся с легким крейсером Шеффилд, за штурвалом которого стоял полный идиот. Как уже выяснили — праздновали день рождения первого помощника, и на штурвал поставили того, кто не мог отказаться — парня, у которого было всего два года выслуги. Вообще, авианосец крен не дал, и спешно посланная к месту удара трюмная команда доложила, что течи нет — но по правилам авианосец все равно надо было осмотреть из-под воды. Сейчас нет — а во время перехода ослабленные листы обшивки как разойдутся… И это во время перехода — а если в бою?
Главным среди водолазов был капитан Джулиус Мюррей-Крам, один из тех романтиков, которые являются в штаб и просят поставить их на наиболее ответственный и опасный участок. Опытный, профессиональный ныряльщик, приписанный к ремонтной базе и выполняющий то, что он собирался делать сейчас — осмотр и ремонт корпусов судов — он забросал Морских лордов меморандумами, в которых доказывал, что опытный и решительный водолаз может незаметно проникнуть в сильно охраняемую гавань и поставить заряд взрывчатки даже на корпус судна первого ранга. И тогда получится — что один человек может утопить целый линкор или даже авианосец. Лорды ничего не предпринимали — Их Лордствам казалось, что это абсурд и безумие.
Потом они сильно пожалеют об этом. Совсем скоро, в сорок первом — ударная группа итальянского флота, так называемая Девятая катерная флотилия — во время Триполитанского кризиса проникнет в сильно охраняемую Гибралтарскую гавань и установит заряды на два линейных корабля и один легкий авианосец. Штатно сработают два заряда из трех, разом изменив соотношение сил в зоне Средиземноморья и лишив англичан даже призрачной возможности добраться до триполитанского черного золота, до нефтяных источников. Потом Их Лордства будут негодовать на итальяшек с их незаконными и не джентльменскими методами ведения войны. Но все это будет потом.
Сейчас — капитан — лейтенант Мюррей-Крам стоял на носу, нацепив солнечные очки североамериканского производства на лицо и наблюдая за горизонтом. Сам опытный рыбак, во время таких переходов он не сидел в каюте — а смотрел на горизонт, пытаясь по скоплениям птиц, по бликам на воде определить наличие рыбы.
Его люди сидели в каюте и играли в трик-трак.
Уже в нескольких милях от Карачи — его привлекла внимание чайка. Самая обычная, белая чайка — она кружила над чем-то, над каким-то предметом в воде, но не бросалась на него, как если бы он был съестным.
А в воде — съестного, которое бы плавало на поверхности — очень немного.
— Бинокль! — крикнул он
Подбежал матрос, протянул бинокль. Когда капитан-лейтенант отрегулировал резкость и навел бинокль на необычное скопление чаек — он вдруг ощутил холод по всему телу — даже, несмотря на то, что жара стояла неописуемая.
— Два румба влево! — крикнул он — человек за бортом!
* * *
На первый взгляд — все было кончено.
Человек лежал на воде, лицом вверх, глаза закрыты, а кожа — вся как ковер багрового, бледно-красного и белого. Чайки уже взялись за дело — но солнце опередило их. Только моряки знают, насколько страшны бывают солнечные ожоги. Особенно, если кожа постоянно смачивается водой, да еще соленой, разъедающей плоть. Человек держался за какой-то обломок изо всех сил, видимо, он плыл, но выбился из сил из-за течения…
— Машине самый малый! Штурвал так держать!
Матросы принесли багор, взяв его из пожарного снаряжения — оно всегда бывает на посыльном судне вместе с насосом, так как посыльное судно используется при необходимости и как спасательное. Но стоило только одному из матросов зацепить человека багром — как он ощутимо дернулся,
— Он жив!
Матросы, не дожидаясь команды — прыгали в воду. Двигатель застопорили, утопленника передали на палубу. Капитан — лейтенант попытался прослушать сердце, прощупал пульс — пульс слабый, но был. Просто удивительно, что этот человек был еще жив
— Мой Бог, сэр… — сказал один из матросов — это же… ребенок
— Так… — капитан-лейтенант понимал, что времени еще немного — в адмиральской каюте есть бар?
— Так точно, сэр.
— А в нем есть лед?
— Конечно, сэр.
— Тогда несите — лет, чистые тряпки, чистую воду. Что-то из спиртного, если есть, только чистое, не виски. Джинн, например. И яйца. Сырые яйца! Всё — за сырые яйца! И запускайте, мать вашу, машину. Мы когда то должны дойти до этого чертова порта!
* * *
Мальчишка упорно отказывался умирать — хотя судьба все сделала, чтобы добить его. Капитан Мюррей-Крам давал процентов тридцать — но к тому моменту, как посыльное судно ошвартовалось у одной из военных причальных стенок порта Карачи — парень еще был жив. Он смешал можжевеловую водку с водой для получения слабой крепости раствора, смочил чистые тряпки, завернул в них лед и приложил к солнечным ожогам, чтобы вытянуть жар. Для язв и ран, которые нанесли клювами птицы, лекарство было другое — он осторожно промыл их водой, а затем наложил поверх самодельную мазь из сырого яйца с небольшим количеством джинна. Это было все, что он смог сделать для безвестного мальчишки, в бреду шепчущего потрескавшимися губами слово: «Папа»…
