Караван — должен был встретиться с некоторым количеством гвардейцев и доверенных людей нечестивца Абу с тем, чтобы поменять кое-какие товары на опиум, кат и женщин. После чего стороны, довольные друг другом и совершенной сделкой — должны были разойтись восвояси.
Если бы не одно «но». Те люди, которых посылал на такие дела нечестивый Абу — много болтали. В том числе — и в местах публичных. И о том, что и где должно было
* * *
Их уже ждали. Несколько человек, все с длинными бородами, двое из них — со странными косичками, в которые они заплели волосы. В небольшом отдалении — виднелись мулы и вторая группа людей, караулящих их. Это погонщики, они тоже вооружены, но их задача — не допустить, чтобы осел или мул упал в пропасть с товаром…
Люди, ожидавшие их — были вооружены. Это были бандиты — но бандиты, имеющие деньги и хороший доступ к черному рынку оружия, в основном аденскому и африканскому, ближайший крупный порт и оружейный рынок находились в Могадишо, в Итальянском Сомали. Известная дыра, немало тайных и темных дел. Поэтому, вооружены они были хорошо — ручной пулемет Бреда, похожий на старый Томпсон из-за дополнительной передней рукоятки, полуавтоматические винтовки германского и итальянского образца, Маузеры. У главаря — на груди красовался короткоствольный пистолет — пулемет Стар с длинным, кривым магазином
[27] и передней рукояткой.
Главаря на побережье знали и знали хорошо. Он был известен как Чака — бывший полицейский-дезертир из Британской гонконгской полиции. Жестокостью — он превосходил любого горца.
Но и люди Абу — были не подарок…
По невидимому сигналу — они двинулись навстречу друг другу — по двое, с каждой стороны. Вообще то — если считать честно, со сторон Абу было трое, но поскольку женщину нельзя считать за человека, надо сказать, что все таки было двое. Вместе с Чако — вперед пошел еще один пират, бандит и контрабандист по имени Рашид — турок, дезертир из русского флота, запутавшийся в карточных долгах и стремительно скатившийся вниз до висельника и бандита… или наоборот, быстро поднявшийся по криминальной иерархии, до не последнего человека самого Шломо.
— Ас саламу алейкум… — сказал Чака, когда они приблизились друг к другу и, и провел ладонями по небритым щекам. Он отрекся от веры отцов и сделал обрезание — но принял не ислам, а иудаизм, чтобы быть доверенным лицом Шломо
— Ва алейкум… — коротко ответил Фахри, доверенный человек Абу. Он был мусульманином и не собирался отвечать полным приветствием иудею
[28].
— Как ты добрался, был ли легок твой путь?
— Хвала Господу…
Какому именно — не уточнялось. Впрочем, наверное, не было более интернационального братства, нежели братства криминальное…
— Что ты привез…
— Посмотри сам…
По знаку доверенного лица Абу — солдат откинул покрывало с женщины, которую он привел «на пробу» — конечно же, взяв самую красивую…
— Один взгляд скажет больше, чем тысячи слов…
Девушка и впрямь была хороша. Лет четырнадцати — пятнадцати — на Востоке это самый возраст для замужества, а в горах и подавно: из-за войн и усобиц многие не доживают и до двадцати пяти — а ведь надо и дать потомство! Нежная, смуглая кожа, совершенно фантастические желтые, даже янтарно-желтые, почти кошачьи глаза…
Чако приблизился, желая рассмотреть.
— Хороша…
Не сдержав себя — и тем самым показав свою слабость — он протянул руку, грубые пальцы защемили кожу на щеке девушки, словно желая проверить, настоящая ли она. Девушка взвизгнула и вцепилась зубами, как смогла — но у тех, кто делал дела в этих горах, кожа была дубленая — не прокусишь…
Фахри шагнул вперед и цепко схватил Чаку за руку.
— Ты не заплатил, а уже протягиваешь руку. Это нехорошо…
Чако — с сожалением убрал руку и солдат — обратно накинул на девушку чадру.
— Сколько у тебя?
— Сегодня шесть… Нежных как пустынная роза, все девственные и только и ждут опытного наездника…
— Этого мало.
— Есть еще хаш
[29]. Совсем свежий, этого года урожая…
— Сколько?
— Три тысячи истилей
[30].
Это было достаточно много. Конечно, не для них, тех, чьи руки простираются до Марселя, Константинополя, Неаполя, Бизерты, Танжера — то есть туда, где найдется немало желающих заплатить за золотой сон. С другой стороны — в прошлом году был большой урожай, цены упали, многие придерживали свой хаш до лучших времен — и сейчас наверняка смешали свежий и хаш прошлогоднего урожая. А хаш не вино — со временем лучше он не становится…
В общем — есть повод поторговаться…
— Этого товара — достаточно у всех…
— Но только у нас — ты можешь найти такой товар как эта роза… — сказал Фахри — а мой господин не терпит неуважения.
— Неуважения? Мы не говорим про уважение. Наше уважение — деньги, которые мы платим. А твой товар — прошлый раз был хуже некуда.
— Но и цена, которую ты за него уплатил — была намного ниже, чем она есть на рынке. Всякий товар имеет свою цену, и разве ты узнал нашу чтобы судить о товаре…
— И сколько ты хочешь?
— По полтора британских соверена за истиль.
— Ха… Да столько он не стоит и в Багдаде.
— Это хороший товар. Самого свежего урожая…
— Свежего? Дай попробовать…
— Ты уже оценил красоту живого товара, кто сказал, что неживой хуже. К тому же — я до сих пор не видел денег…
Чака — с недовольным видом кивнул
— Рашид… принеси мешок…
Здесь, как и в стародавние времена — а во времена царицы Савской здесь торговали рабами, благовониями и благородными смолами, килограмм которых стоил тогда дороже килограмма золота — не признавали бумажных денег, они считались несерьезными. Деньги — признавали только металлические и переносили их либо в кожаных кошелях у пояса либо в больших мешках из кожи или из желчного пузыря животных обшитого грубой тканью. Именно такой мешок — и требовал принести представитель самого опасного пирата в регионе…
