— Да… говорят, был Федеральный совет, и началась стрельба. То ли на нем, то ли после него — чего-то не поделили, и тут же пошла стрельба. Весь город разорили и разграбили. Говорят, перебили всех иностранцев, никто не спасся…
Глядя на мрачное лицо князя, его проводник поправился
— Наверное, все же спаслись…
Князь посмотрел на часы
— Надо искать место для ночлега.
— Разве? По календарю до захода солнца еще час.
— Это по календарю. Надо успеть обустроить стоянку и выставить посты. Кроме того — перед самым закатом идти будет нельзя…
* * *
Они нашли стоянку, не хорошую, и не плохую, рядом была пещера, в которой можно было укрыться, и в которой были заметны следы пребывания здесь пастухов, а растущий в изобилии сухой кустарник — должен был предупредить о подбирающемся враге. В пещере развели костер, используя в качестве топлива сухой овечий кизяк, нашедшийся там и наломанные ветки кустарников. Костер в пещере хорош тем, что его не видно, ночью огонь в горах виден на много миль и привлекает самых разных людей. А вот спать в пещерах нельзя, потому что там, где кизяк — там есть самые разные насекомые — вредители. Спать лучше всего так, как это делают пастухи — на вольном воздухе, с головой укрывшись одеялом. Так тебя почти не видно.
Привычно распределили время дежурства. Князь лег и уснул — завтра трудный день, еще один переход по горам. Завтра, по его расчетам — они должны были выйти к обитаемому побережью, где их заберет подлодка.
Бойня в Адене. Племена перегрызлись между собой. Черт… как это все надоело…
* * *
Проснулся он от крика и раскатисто протрещавшей автоматной очереди. Его Маузер лежал у него под рукой, с досланным в патронник патроном, Шаховской вскочил — но выстрелить не успел. Что-то ударило его с силой атакующего быка — и отправило в беспамятство.
* * *
Пришел в себя он уже днем. Первое, что он почувствовал — неудобство от веревок, трущих руки и ноги. Окончательно он пришел в себя от рева осла — громкий, пугающий звук, способный и мертвого поднять на ноги.
Он с трудом открыл глаза — они были полны соли, пыли и песка. В голове — точно набатный колокол гудел…
Что… происходит?!
Шаги… ноги осла… снова шаги. Он был связан.
Вывернувшись до хруста в шее, он увидел еще кое-что. Колеса грузовика или тяжелого внедорожника.
Это уже дорога. Обитаемая территория.
Голоса…
— Босс, эти ублюдки меня достали. Почему бы просто не пристрелить их и дело с концом.
— Даже не думай об этом, Колди. Если мы это сделаем — нам крышка.
— От этих… сэр…
— От нашего босса. Полковник сказал, что лично разберется со мной, если мы испортим отношения с местными…
— Черт… я не предлагаю испортить с ними отношения. Я предлагаю просто их замочить.
— Заткнись и давай сюда деньги. Те из пояса.
— Сэр…
— Давай, давай… Без разговоров. И ты — тоже.
— Черт бы все побрал…
Снова шаги. Глухой гул двигателя…
— Сукины дети. Чертовы кретины…
— Они взяли для нас этих русских. Если бы не они — мы бы все ноги до ж… сносили, гоняясь за ними.
— Да брось. На пару недель мороки…
— За этими русскими гонялись два года.
— Значит, не те люди гонялись…
Снова шаги. Сапоги — совсем рядом. Ствол винтовки, свисающей вниз. Это была их винтовка! Та самая, Фабрик Насьональ!
Человек присел на корточки перед ним. У него было грубое, бородатое лицо, куртка из ткани, цвета грязного песка, материал был наподобие брезента. Знаков различия нет — хотя, явно, что военный. На нем не было чалмы или положенного военному головного убора — вместо этого, он покрывал голову капюшоном, составлявшим одно целое с курткой. Это делало его похожим на монаха из католического монастыря.
Они смотрели друг другу в глаза
— Рашн? — спросил англичанин
Князь не ответил хотя бы потому, что в горле слишком пересохло, чтобы отвечать.
— Русский…
… Какого черта ты тут забыл, а? Что тебе тут нужно?
…
— Знаешь, я люблю горы. Но нормальные горы, такие как у меня на родине. Чтобы был лес. Ручьи. Звери, на которых можно поохотиться. Рыба, которую можно половить. А не эти гребаные горы, в которых нет ничего кроме пыли и дикарей. И я здесь из-за тебя, сукин ты сын. Так что ты тут забыл? Какого хрена?
— Колди, оставь его! — крикнул кто-то
— Нет… Я хочу знать. Какого хрена мы здесь. Какого хрена он здесь. Какого хрена вообще все это творится…
— Это творится потому, что мир вокруг нас дерьмо, Колди…
— Отстань… отвали. Так что скажешь, русский? Что ты тут забыл.
Шаги.
— Колди!
Англичанин выпрямился
— Сэр!
— Оставь этого русского в покое. Им другие займутся…
— Да, сэр
— Я договорился. Начинай таскать. Скоро поедем.
— Есть, сэр…
Снова шаги. Англичанин, явно гражданский — присев, посмотрел на него. Затем — достал фляжку с водой…
Некоторое время спустя. Провинция Дофар. Тумраит. 02 декабря 1949 года
Транспортный четырехмоторный Гастингс — жестко коснулся полосы в прибрежном Мирбате, и сэр Роберт проснулся.
За спиной — остались все безумие, весь гибельный фанатизм Шук-Абдаллы, с ее заговорами, убийствами, перестрелками, племенами, безумцами всех видов и мастей, думающих что они и только они знают ту самую, сокровенную дорогу к счастью своего народа и готовых ради этого счастья перебить всех, кто этому мешает. Отморозки из Идарата и отморозки из Таухид и Джихад — много ли различий между ними? И что они несут на своих знаменах, поливая все перед собой пулеметным и автоматным огнем — не одну ли и ту же шахаду?
Вспомнились слова сэра Уинстона Черчилля про мусульман. Он писал в Речной войне, книге, изданной в 1902 году — вся эта книга была как руководство к действию, и одновременно — как предостережение неосторожным на Востоке. Сэр Роберт помнил больше половины ее текста наизусть.
* * *
Как ужасны те законы, к неукоснительному выполнению которых ислам обязывает своих приверженцев. Помимо доходящего до безумия фанатизма, которое для человека опасно, как бешенство для собаки, в их среде наличествует, вместе с тем, какое-то ужасное, фаталистическое безразличие ко всему на свете.
Привычка к расточительству, неряшливые методы ведения сельского хозяйства, застойный характер торговых связей и ненадежность частной собственности существуют везде, где последователи Пророка правят или живут.
