— Даже не знаю с чего начать? — смутился Ярославцев, лихорадочно отыскивая выход из создавшийся ситуации. Однако Марина не стала зацикливаться на этой теме и сделала вид, что ее больше интересуют его прошлые амурные похождения, а не загадочные и фантастические способности.
— Начни с малого. Давай, сперва, опустимся на грешную землю и попробуем успокоить мое весьма уязвленное самолюбие. Ты, кажется уже, обронил в разговоре, что полюбил меня с первого взгляда.
— Да, моя жизнь и готов поклясться в этом!
— Чем же ты тогда объяснишь свои прежние, сексуальные связи?! Я уже три месяца как в отряде, а ты вовсю продолжаешь обхаживать Веселову! Особенно мне понравилась душераздирающая сцена в душевой, где ты ее так настойчиво домогался.
— Не продолжай. Я взрослый мужчина, прошедший суровую школу в закрытом, военизированном интернате.
— Ах, вот оно что! Хорошенькое же ты нашел для себя оправдание.
— Не надо испепелять меня взглядом. Твой гнев и возмущения справедливы. Я этого не отрицаю и отнюдь не виню кого-то в своем распутном поведении. Сначала выслушай меня, пожалуйста, до конца, а потом уже бросайся с кулаками. Ты ведь сама захотела услышать правду.
— Только правду, и ничего кроме правды, мой Казанова. И не пытайся схитрить в надежде на снисхождение, я сразу почувствую обман.
— Я, к вашим услугам, госпожа, но боюсь, что мой рассказ утомит маленькую, добрую фею.
— Я умею быть внимательной и терпеливой. — Марина поудобнее устроилась на его коленях и, прикрыв в предвкушении глаза, приготовилась слушать.
Костя привел в порядок свои мысли и не заставил себя упрашивать:
— После гибели моего приемного отца — Ярославцева Сергея Ильича, в семь лет от роду, я угодил, сама знаешь куда — в закрытый военизированный интернат. И если ты, целомудренная моя, изучала секс по книжкам и фильмам, то я впервые попробовал женщину в двенадцать лет. Нас воспитывали в смешанных группах. Мы ели, спали, посещали занятия и даже мылись в бане совместно с девчонками. Администрация интерната готовила из нас профессиональных солдат, и всячески поощряла проявление низменных побуждений.
Нам разрешали все: драки, дуэли со смертельным исходом и, конечно же, секс. Но только секс в паре. Групповые связи, мужеложество и лесбиянство каралось смертью, точно так же, как употребление наркотиков и крепких спиртных напитков. Секс культивировался как снятие физического и морального напряжения, укрепление внутренней спайки в боевой паре. Мы сами, и пацаны и девчонки, выбирали себе партнеров. Происходило это довольно просто. Сразу же после отбоя кто-то, к кому-то забирался в постель… Однако никто не имел право доминировать в выборе. Четное число недели давало преимущество девушкам, а нечетное парням.
— И сколько простыней ты успел обмять за свою интернатскую юность?
— Я спал только с Веселовой.
— Я тебе не верю! — попыталась усомниться Марина, хотя чувствовала, что Константин не врет.
Он тактично промолчал, не пытаясь больше оправдываться, и продолжил:
— Я не стану кривить душой, мне действительно нравилось заниматься сексом с Ольгой. Она могла, кого угодно заставить потерять голову.
— Все! Достаточно! — Поленцова вспорхнула с его колен и, спрятав лицо в ладони, отодвинулась на край беседки. — Иначе я наговорю тебе кучу гадостей. Помолчи немного. Просто, посиди и помолчи.
Ярославцев тихо встал и достал из бара две серебряные розетки с мороженым.
Она, вымучено улыбнулась и принялась перемешивать ложечкой посыпанные тертым шоколадом желтые шарики, превращая молочное лакомство в банальный коктейль.
Вдруг, гримаса гнева исказило ее лицо.
— Постой! — казалось, девушка вспомнила что-то очень важное. — А, с той? С твоей первой настоящей любовью. С командиром сводной роты. Неужели у тебя и с ней ничего не было?!
Капитан побледнел как полотно и с ожесточением смял розетку. Холодные брызги полетели в стороны. Он резко встал и отошел от беседки.
Напряжение стремительно нарастало!
Марина всеми фибрами души чувствовала это и неимоверным усилием воли сдерживала себя от злого любопытства и последующих упреков уязвленной ревностью натуры.
Казалось, вызванная ей пауза затянется до бесконечности…
Когда Костя заговорил, взвешивая и четко проговаривая каждое слово, мерзкий, подленький холодок пробежал по ее спине.
— Я не успел с ней даже объясниться… — Капитан выдерживал большие перерывы между фразами, потому что пояснения давались ему с трудом. — Она была моим первым войсковым командиром… Надеюсь, ты понимаешь что это значит для «человека боя»? Такая недоступная, красивая и строгая… Она погибла прикрыв меня, желторотого лейтенанта, своим телом… Тогда я не знал, что мужчины могут плакать…
Могут! Еще как могут… После, Веселова каким то чудом разыскала ее дневник, и я узнал, что целых полгода находился в двух шагах от рая. Я закурю, ты не возражаешь?
— Кури. Отец тоже питал слабость к табаку.
Ярославцев задымил как паровоз, продолжая стоять к девушке спиной.
Марина подошла, и доверчиво прижалась к нему своим упругим, благоухающим весенними ароматами телом:
— Пойдем в беседку любимый. Я буду рядом, ты успокоишься и расскажешь мне о себе.
— Хорошо, — согласился Костя, затушил сигарету, и девушка настойчиво потянула его за собой.
Капитан плеснул себе мизерное количество вина, взял фужер и долго перекатывал рубиновый шарик от стенки к стенке. Марина удобно устроилась рядом и, пристроив голову на его плече, ждала, слегка прикрыв глаза.
Глава IV
Так кто — же вы, капитан Ярославцев?!
— Я ни помню, ни места, ни точной даты моего рождения. Приемный отец подобрал меня во время боевой операции, на поверхности какой-то занюханной, совершенно необитаемой «дыры», в семнадцатом планетарном секторе, звездной системы Доротея. В том месте была крайне ядовитая атмосфера и агрессивная среда. Боевые действия там велись давно. Планета по несколько раз за сутки переходила из рук в руки, и после очередной ядерной бомбардировки подразделения земного спецназа, прорвав орбитальную оборону противника, стали закрепляться на захваченном плацдарме…
И тут они услышали плач ребенка. Это невероятное, не чем не объяснимое явление поразило их настолько, что они не поленились выслать разведгруппу! Когда та вернулась с докладом, комбриг решил лично перепроверить донесение своих подчиненных. Виданное ли дело?! Плачущий грудной младенец, да еще к тому же в самом центре дымившейся трехсотметровой воронки, оставшейся от тактического боезаряда. Нагишом, неизвестно как попавший в это фронтовое пекло, я лежал на голой земле, сучил ножками и на удивление всей бригаде, совсем не собирался умирать. Хотя воздух в радиусе пяти километров был буквально пропитан ядовитыми парами и настолько сильно фонил радиацией, что бойцы, упакованные в скафандры высшей защиты, и то чувствовали себя рядом со мной не совсем уютно. Позже я не раз убеждался в том, что радиация ни оказывает никакого влияние на мои клетки, а травмы ожоги и ранения заживают в несколько раз быстрее.
