— Люди говорят, ты настоящая чародейка?
Я остановилась, прижавшись к стене, держа в руках вязанку хвороста, которую со двора несла печь растопить, и глядя во все глаза на крепкого усатого мужика. Он же с улыбкой меня разглядывал, а после ближе подошел, подцепил пальцами выбившийся из косы локон.
— А я и не знал, что у охотника Аларда еще одна дочка имеется. Хотя, говорят, не признана ты отцом. Правду ли молвят?
— Правду. — Я тряхнула головой, освободив из захвата медовую прядку. — Приблудилась со стороны да так и осталась.
— И про дар верно говорят?
Тут я отвечать не стала, просто кивнула.
— А я чародеев встречал, когда завело торговое дело в Южные земли. Повидать довелось, как их огонь слушается, ну точно ручной пес. А ты, слышал, ледяного духа таким вот огнем спалила. Не только себя, всех жителей деревни от напасти избавила.
Здесь я вовсе не стала кивать, молча стояла и смотрела на него.
— Порасспрашивал знающих людей, — он с ухмылкой пригладил усы, — убеждали, несладко тебе в семье живется. Да и что в этой деревне хорошего? То ли дело город! Там бы давно чародейку замуж позвали да со двора свели. Здесь же предрассудки одни.
Все еще молчу, жду продолжения. С чего-то завел он длинную речь, поджидал меня здесь, вдали от посторонних глаз.
— К сестре ты крепко привязана? Не хочешь ли с нами поехать? Я тебя в дом возьму.
На каких правах в дом возьмет, мне интересно, коли Снежка еще не подросла?
— О страсти чародейской тоже правду молвят?
И шагнул ну совсем близко, хворост из рук вытянул и в сторону откинул, а меня вплотную к стене прижал. И это он о предрассудках вещал? О том, что в деревне вот такое отношение, а в городе лучше? Совсем за глупую держал? Будто на слова и обещания поведусь, радостно кинусь постель с ним делить? Однако не шелохнулась, не стала отталкивать и на помощь звать. Потому что не для Снежки такой жених, слишком сестренка моя для него чуткая и мудрая не по годам. Не сможет с ним жизнь провести, увянет раньше времени.
Себя я хорошо согреть могла, еще Снежу мою. А ну как теперь взять и это сердце черствое, холодное быстрее биться заставить? Вдохнуть тепла, поглядеть, что из этого выйдет. Доводилось слышать, будто чародеи и любовь навеять могли, но прежде за выдумку считала. Сейчас же решила, была не была, стоит попробовать, а результат после оценю.
Положила ладонь на грудь купца прямо напротив сердца и представила, будто саму себя согреть хочу. Этим умением за долгие годы неплохо овладела, потому и трудностей никаких не возникло. Перетекло тепло в сердце, обволокло себялюбивое и черствое, растопило. Не был ведь купец ледяным магом, чтобы от удара самого сильного лишь покачнуться и против огня устоять, а потому он не пошатнулся, наземь осел. После голову обхватил ладонями, я же наблюдала спокойно, что выйдет. Отстранение, словно со стороны, смотрела и ждала. Слышала, таким вот образом жар сердечный всколыхнуть можно было, а насколько его хватит, не знала, зато сестру спасти я могла успеть.
— Как Весну замуж? А Снежа что же?
Мачеха, отец, братья — все собрались в комнате и смотрели на купца, не веря, будто и правда того просит, о чем они услышали. Не младшую дочь в законные жены взять желает, а старшую, безродную и бесприданницу.
— На Весне женюсь, и точка! А не отдадите по-хорошему, в город с собой увезу, и там уже свадьбу сыграем.
Тут, конечно, на меня посмотрели, может, слов каких ждали, только что им скажу? Не отдавайте Снежку за состоятельного, за уважаемого. Не будет ей счастья за таким, не будет знать радости, живя в довольстве, в богатом доме. А может, и вовсе недолго проживет. Хоть когда они меня слушали? Начну про приставания говорить, так точно посчитают, будто сама на чужие сокровища позарилась, от сестры жениха увести надумала.
Снежка моя тоже тут, в уголке, жалась, но не на купца, вдруг страстью необоримой воспылавшего, глядела, на меня. Не осуждала, нет, переживала она и все храбрилась вмешаться, что-то сказать. Однако гомон и изумленное неверие родных мешали ей слово произнести.
Тут до мачехи наконец дошло, что бесполезно с купцом разговоры вести, она с другого бока зайти надумала.
— Весса, ты разве согласна? Насчет тебя уговора не было, неволить не станем.
Тут и остальные сообразили замолчать и на меня уставились.
— Не пойдет за него Веснуша, он плохой, — получив шанс, выкрикнула Снежинка. Я только вздохнула, глядя на этого несмышленыша. Наивная, не понимает еще, что люди порой из-за выгоды на многое готовы. Как я, например. Правда, не о своей пеклась, о ее.
Потупила глаза в пол, изобразила из себя деву скромную и робкую и тихонько ответила:
— Да разве я откажу?
Собственно, все. Дальше сами судите, как хотите. Согласна замуж пойти, а почему, это вам решать. Мужа ли захотела богатого, а может, жизнь иная поманила вдали от деревни этой — без разницы. После моих слов снова шум поднялся, только мачеха, чуть прищурясь, на меня смотрела, но если и заподозрила в корысти, в дурном деянии, крыть было нечем.
Пир свадебный шумел, гости во хмельном угаре меры пенной браге не знали. Все поднимали и поднимали чарки за меня, за мужа, за семью новую. Детишек желали, дома богатого и надежного.
Я сидела спокойно рядом с крепким усатым мужиком, которого и про себя никак не могла назвать мужем. Купец да купец, нежеланный жених младшей сестренки.
Он улыбался, больше всех пил, но хмель его мало брал. Стойким купец оказался. А ближе к полуночи, ко времени, когда провожают молодых в опочивальню, начал нетерпеливо усы оглаживать, а другую ладонь на мое колено положил. Я ее жар сквозь платье богатое свадебное ощущала, не сбрасывала, терпела, давно приготовившись к тому, какой монетой за выбор придется расплатиться.
Вот подняли жениха из-за стола, мужчины его в свой круг поставили, принялись советами одаривать, а он лишь ухмылялся. По традиции это было, так-то понятно, и сам он отыскать сумеет, где у жены на брачной рубашке завязки, которые распустить надобно. Уж точно не впервой было деву брать. Мне же жены опытные иные советы давали: потерпеть и мужу позволить все самому сделать. А после мачеха ко мне в центр вышла и поднесла чашу брачную, серебряную. Мужчине такую подносили, чтобы в первую ночь сила не подвела, а невесте, если девкой была, в ней иной напиток смешивали. Ощущения и боль притупить.
Я выпила разом, не поморщившись, не обращая внимания на горечь. Пусть и было сердце ко всему равнодушно, а тело оставалось подвластно испугу, и больше, чем придется ему испытать, брать на себя не хотело.
Только выпила, голова кругом пошла, женщины под руки подхватили, повели меня в спальню, раздеться помогли и брачную белоснежную рубашку одели. На кровать уложили, поскольку у меня стены с потолком такой хоровод перед глазами устроили, а тело тяжестью налилось, что сама бы точно мимо ложа промахнулась. Задули свечи, оставив лишь одну на столе, и вышли за дверь, чтобы тут же запустить на смену целую ватагу мужчин, приведших в покои супруга. Того переодевать не стали, по спине и плечам похлопали, еще советов дали и вышли. Оставили нас вдвоем.
