— Все помнят, — вместо Сизара ответил войд. Но как ни ждали оба князя продолжения, он так ничего и не добавил к последнему слову.
Марингенские костры недаром славились широко даже по ту сторону границы. В северной стороне, где лето короткое, а земля и деревья зеленым предпочитают белые одежды, и в самую суровую зиму дыхание смерзается на морозе, крошась на землю мелкими льдинками, повелось зажигать раз в году собственное солнце.
Давным-давно на заре мира один юный охотник заплутал в далеких землях и не мог отыскать верный путь. В те времена снежная магия еще никому не подчинялась, а потому была она на редкость капризна и своевольна. Метель кружила дни и ночи напролет, разлучив юношу с его спутниками и не позволяя ему добраться до жилья, не давая разглядеть дорогу. А охотника ждала дома к свадебному пиру невеста.
Жених все не шел и не шел. Уж погасли теплые огоньки лучин, а поленья жертвенного костра вовсю заметал снег. Крепко притомились ожиданием гости, задремала родня, даже собаки и те попрятались в своих конурах, забывшись чутким сном. А юная дева, сидевшая у окошка своей комнаты, все смотрела и смотрела вдаль, пока не упала отяжелевшая голова на белую руку, а ясные глаза не закрылись на время.
Тогда и привиделось девушке, будто зовет ее любимый охотник. Не криком кричит, но шепчет едва слышно, будто прощается. Прощения просит за то, что не сумел отыскать дорогу, за то, что метель вот-вот заберет его жизнь. Подскочила дева, огляделась, а кругом ночь и тишина, ничей голос не раздается рядом, не долетает из далекой дали.
Бросилась красавица-невеста на улицу, побежала за околицу, где запалила жертвенный костер, а пока он разгорался, бегала, не щадя себя, собирала новые поленья, скидывала в кучи и поджигала. Когда перепуганный народ выскочил за калитку, то подумали многие, будто совсем умом тронулась несчастная. Во широком поле кругом пылали костры, горели так ярко, будто вешнее солнышко, и опаляли жаром безумную деву. Она уже едва ноги переставляла, не замечая, как близкое пламя разъедает кожу, но продолжала собирать дрова для новых костров.
Говорят, с той ночи слегла она в беспамятстве, а костры еще долго пылали, посылая кругом такой жар, будто посреди зимы вдруг лето наступило. Когда же догорели они, во двор невестиного дома заглянул путник. Обмороженный весь, за льдистой корочкой лица не узнать, на одежде такой иней, что под ним фигуры человеческой не видно. Хорошо, что не бросились на него с рогатинами, приняв за вредного духа. Люди бы, может, и хотели, но тут вдруг вылетела во двор утерявшая разум девчонка, бросилась к этому шатуну лесному и повисла на шее.
Говорят, когда они свадьбу сыграли, охотник своей любимой так и сказал: «Если бы не стала моим солнцем, навсегда бы затерялся в снежной мгле».
Я эту историю очень любила. Собственно, как и каждая девчонка, хоть раз услышавшая ее. Я тоже мечтала стать чьим-то солнцем, только пока с этим не складывалось. Костры, как в Марингене, никогда прежде видеть не доводилось, даже не думала, что возможность получу хоть раз на них посмотреть.
В самом северном и холодном городе наших земель раз в году, в снежную и вьюжную ночь выкладывали в широком поле столько поленьев, сколько бы моей деревне хватило, чтобы всю зиму обогреваться. Устраивали костры в форме круга, как это давным-давно сделало верное и любящее сердце. Верили люди, что благодаря им все заплутавшие вдали от дома люди, даже ушедшие за грань этого мира, имеют возможность согреться теплом дальнего солнца и отыскать утерянную дорогу или же вернуться к своим близким на одну короткую ночь. В иных поселениях тоже возжигали свой костер в память об ушедших, но такого зрелища, как в Марингене, где, говорят, и случилась та давняя история, нигде более не устраивали.
В крепости подобного события пропускать не желали. И каждый собирал с собой угощение или маленький подарок, чтобы кинуть в пламя.
Я для такого случая сделала из соломы украшение — ободок с цветами. Плела я хорошо, наловчилась, когда для сестренки кукол мастерила, корзинки и даже заколки. Только то могла ей дарить, что сама делала, а уж солому у меня никто отбирать не думал, собирай себе стебельки сколько хочешь. Это вам не серебряные и золотые прутики, с которыми в городах мастера по украшениям работали. Правда, братья порой мои поделки сжигали. Видимо, такое действие им очень забавным казалось.
На сей раз, точно зная, что никто мой дар не утащит и не испортит, я очень старалась. Цветы на ободке раскрасила, и поделкой моей даже Белонега залюбовалась.
— Для кого подношение? — спросила, поворачивая в ладонях мою работу.
— Для матушки. — Я приняла обратно ободок и сложила в корзинку.
В Маринген пошли, конечно, через лес. Признаться, очень мне нравилось открывать новые тропинки. Идти среди высоких деревьев, а после сворачивать туда, где один бурелом лежал, и вдруг ступать на утоптанную ровную дорожку. Шли пешком, по-простому, без коней обойдясь. Рядом со мной Белонега с мужем ступали, а князья с войдом, как водится, впереди. Задача у них всегда такая — за собой вести.
Белонега рассказывала, что лорд редко когда время отыскивал на праздники наведаться, но я и сама уж заметила, как мало он ходил в походы, где опасность никому не грозила. Однако недаром, видать, всей крепостью у него спрашивали, какой день в Марингене для костров назначат. Войду приглашение каждый год приходило, хоть он давненько огненные увеселения не посещал. Даже я как-то смелости набралась спросить, видны ли те костры сквозь настоящую вьюгу. Бренн усмехнулся и коротко ответил, что не зря ведь марингенцы поленья весь год заготавливают.
Шумно и весело было кругом. Все праздника ждали и радостно переговаривались друг с другом. На одном из поворотов Игна мимо прошла, устремляясь вперед. Широко вышагивала, плечи развернув, спину выпрямив. На узкой тройке так не развернешься, как она шла. Рукой задела, не глядя, и я, покачнувшись, ногой с дороги соступила, поморщилась, наколовшись на еловую ветку.
— Не одна на тропинке, — недовольно бросила ей в спину, а она, обернувшись на ходу, презрительно скривила рот.
— Не заметила тебя. — И пошла себе дальше. Нега положила мне ладонь на плечо, успокаивая, произнесла:
— Боги с ней, Весса, не порть себе праздник.
Много чести магине, чтобы я из-за нее огорчалась.
К полю мы вышли примерно через час. Напоминало оно неуловимо то самое, что возле нашей крепости раскинулось. Только пригорка не было, а стояли неподалеку городские ворота. Возле них народу собралось великое множество. Выходили из города, входили в него, а рядом со стеной был сооружен помост, на нем представление готовилось. Еще столы стояли с угощением — подходи и бери, кому что нравится. На нашу компанию шумную никто внимания не обратил. Казалось бы, вышли люди из леса гурьбой, стоит приглядеться, кто такие. Однако, обернувшись, я поняла, что к полю дошли по дороге широкой и явно проезжей. На ней, кроме нас, еще путники оказались. Как мы с ними слились, да еще незаметно? Уж явно магия войда свою роль сыграла. Вот и городские в нарядных одеждах смотрели в нашу сторону не больше, чем на остальных гостей праздника.
